глубину. Они влекли, внимательно наблюдая, хватит ли у жертвы духа сопротивляться. И в случае, если жертва сдавалась, сулили неслыханное эротическое наслаждение.
Энни не могла противостоять ему.
Невинность редко знает, как это сделать.
Ее сердце бешено колотилось во все убыстряющемся ритме, пока его лицо опускалось к ее лицу. От него исходил запах вольных просторов. Его прикосновение было нежным. Совершенно неотразимое сочетание.
Губы Энни приоткрылись, приветствуя его губы жестом вековой давности, означавшим сдачу на милость победителя. Однако поражение обернулось сладкой победой. Энни наслаждалась уверенными хозяйскими движениями его губ. Победной изощренностью языка. Ее голова откинулась, и руки потянулись вверх, обнимая его крепкую шею, зарываясь пальцами в дебри кудрей.
Все ее тело пульсировало. Прижатое к его телу, оно впитывало его тепло, пока не взорвалось жаром, так что она, извиваясь, приникла к нему еще плотнее. Застежки ее рубашки отпустили свою хищную хватку. Когда его ладони обхватили ее ягодицы, приподняв ее и прижимая к его твердости, Энни инстинктивно поняла, что именно это ей необходимо, чтобы утишить боль, ощущавшуюся в глубине ее тела. Она ухватилась за его плечи пальцами, еще запутанными в шелке его волос. Когда их губы встретились, она слабо застонала. И вскрикнула, когда эти чудодейственные губы присосались к ее груди. Ее охватило пламя, и они откинулась назад, чтобы стать доступнее для него.
Ее соски напряглись до боли, которую успокаивал только возбуждающий массаж его языка. Он их покусывал. Он их всасывал. И Энни думала, что сойдет с ума, если только до этого не сгорит без остатка.
И вдруг все прошло. Весь жар, все ощущение неодолимой силы. Она стояла, качаясь, на подкашивающихся ногах, желая того, что так внезапно было от нее отобрано. Она медленно открыла глаза и была встречена его неизменной улыбкой. Хотя на этот раз улыбка не была такой уверенной, как обычно. И его глаза не улыбались. Они смотрели на нее со смесью страсти и презрения.
– Это было искушение, – хрипло сказал он.
– Искушение? – Энни не поняла, что он имел в виду, воспринимая все как в тумане. Она взглянула на него глазами, полными удивления. Для нее искушения не существовало.
– Верно. – Он сжал челюсти. – Ну, если помните, это мне уже обещано. И уговор есть уговор. – Он сделал глубокий вдох. – Даже когда он всего-навсего с пиратом.
– Я не… – Она хотела сказать «не понимаю», но, к сожалению, уже начала понимать. Во всяком случае, теперь, когда он не был так близко, к ней вернулась способность мыслить. Вместе с солидной долей замешательства и стыда, которые только усилились, когда он продолжил:
– Я высоко ценю ваше стремление остаться на борту. – Взгляд Джеми скользнул по ее телу, охватив груди с розовыми сосками, еще влажными от его губ, и медленно расползавшийся по щекам и шее румянец. – Но это не изменит моего решения.
Когда он повернулся, чтобы уйти, Энни не смогла шевельнуться, как будто приросла к доскам палубы. Гнев смел все остатки желания, все самоосуждение. Она атаковала его не толчками и ударами, которые, как он доказывал, на него не действовали, но словами.
– Этот уговор я не стану выполнять.
Когда он глянул на нее через плечо, движение его бровей выразило столько, сколько не могли бы выразить десять тысяч слов.
– Посмотрим, Энни. Посмотрим.
Он вышел. Хоть он не хлопнул дверью и даже закрыл ее без лишнего стука, этот звук громко отдался в ее ушах. Медленно, потому что вся сила, казалось, покинула ее тело, Энни подняла руки и стала застегивать рубашку. Она была озадачена, когда на ее пальцы упала первая капля влаги. Только подняв руку и нерешительно дотронувшись до щеки, она поняла, что плачет.
Уже много лет она не позволяла себе плакать. Со времени внезапной гибели ее родителей, когда ей было одиннадцать. Они были счастливыми, жизнерадостными людьми, сохранившими больше детскости, чем когда-либо было в их серьезной дочке. Ее отец, младший сын маркиза, женился на своей единственной любви, прекрасной чаровнице Софии – это он так ее называл до своего последнего дня. «Моя прекрасная чаровница».
Энни улыбнулась этому воспоминанию, вытирая щеки костяшками пальцев. Ее мать была прекрасна, гибкая блондинка с глазами, синева которых соперничала с летним небом, и улыбкой, зажигавшей сердце ее мужа.
Отец обожал жену, покупал ей платья и драгоценности… тратя больше, чем они могли себе позволить. Энни зарыдала, злясь на себя за эти глупые слезы. И думая, почему именно сейчас, через столько лет, она оплакивает родителей.
Или она оплакивала себя?
При этой мысли Энни застыла. Она непрошеной и нежеланной появилась в ее голове, и Энни пыталась прогнать ее. Жадными глотками вдыхая воздух, она схватила валявшуюся на полу рубашку и вытерла лицо. Она никогда не позволяла себе самоанализа и на этот раз тоже не собиралась копаться в себе.
Вполне хватало других поводов для беспокойства. Кроме того, как только де Порто будет найден и ее кузен вернется на Либертию, все станет таким, каким и должно быть. Дядя избавится от своей отрешенности, или ему хотя бы станет лучше, а Артур сможет и дальше… оставаться Артуром. А она будет заниматься всем, как занималась всегда.
Пират расстроил ее планы, но только на время. Она найдет способ. Всегда находила. С решимостью, которую она не вполне ощущала, Энни провела рубахой по лицу, размазывая грязь. Но слез больше не было.
Потом она стала делать то, что делала всегда, когда перед ней возникали трудности. Энни принялась за наведение порядка.
Когда она приподнялась на цыпочки, чтобы взглянуть на себя в зеркало, капитанская каюта выглядела чистой и прибранной настолько, насколько это было в силах Энни. Чистая или почти чистая одежда Джеми
