Женщины, как вы, должно быть, заметили, изумляются или пугаются при помощи «вай!». Мужчина в подобных случаях роняет «вах!». А если он солиден и немолод, прозвучит весомое «пах, пах, пах!».
И уже заодно: а вдруг вам понадобится сказать грузину «да» — выдохните «хо!», хотя вежливее произнести «диах!». А нужно будет сказать «нет» — киньте коротенькое «ара!», и вас поймут.
Итак, сквозь густую листву акаций каким-то образом просочилась фраза, которая и дала пищу глубочайшим размышлениям.
— Выброшу к черту! — уловило чье-то ухо.
— Вах! — выдохнул кто-то взволнованный.
— Выброшу!.. Чтооооооооооооо! — спросил другой, не менее взволнованный.
— Не кричи! — вразумил кто-то шепотом.
— Хорошо, шени чири мэ! — тихо скажи, что собирается выбросить эта безумная женщина?
— Откуда я знаю! Я слышал — я говорю, а вы думайте!
— Не сердись, ту дзма хар! — угроза женщины серьезное дело — без причины такими словами не кидаются. Есть, значит, что выбрасывать!.. А теперь давайте спокойно подумаем, что может поднять и выбросить в окно слабая женщина?
Это была речь Тэофила, самого почтенного соседа Датико из дома напротив.
— Хо, хо! — согласно задышали со всех сторон, — женщина пустяк не выбросит.
— Если хотите знать, я тоже так думаю, — шепотом подхватил Бэсо, бывший оперный певец. Бас!
У этого Бэсо редкая способность понижать голос до такого проникновенного шепота, что у собеседника волосы на голове шевелятся.
— Я думаю, это должно быть что-то маленькое, но ценное, — задумчиво сказал Пэто, сравнительно молодой парикмахер.
— О! — подтвердил Илико.
— Пэто прав, — сказал Луарсаб, — а твое «о», кажется, в самую точку. Дело в том, что прошлой ночью чья-то жена, не будем уточнять чья, проснулась и… по какому поводу, тоже нас не касается, но когда она проходила по галерее, то, совершенно случайно видит: у Датико странные дела делаются, старуха свесилась с балкона и в руках держит лампу, а там во дворе сам Дато, его жена и дочка что-то ищут в траве.
— Пах-пах-пах!
— Что пах-пах? С ума сошли, что ли? Откуда вы взяли, что она уже выбросила? Женщина ясно сказала — выброшу! Я сам слышал. В ту ночь я поздно гулял и этими ушами слышал. Для чего мы здесь время теряем, когда вы все путаете. Еще я слышал, потом девчонка плакала…
— Золотые слова, — перебил свежего оратора Тэофил, — я очень много об этом думал, зачем, думаю, в такие дела впутывать ребенка.
— В какие дела, Тэофил?
— Этого я не знаю, и вы от меня ничего не слышали, но только какие-то такие, что днем не делаются.
— Он мудро говорит — для хорошего дела есть день!
— Хо-хо, друзья мои… без ничего ничего не бывает.
— Значит, что?
— Значит, дело не чисто!
Все замолчали.
Когда потрясенные люди долго молчат, каждый что-то себе припоминает…
И пожалуйста! Один вспомнил. И кто? Человек искусства — Бэсо, про чей зловещий шепот уже было сказано.
— …Восемь лет назад, если хотите знать, в Ортачалах[2] был точно такой случай.
— Какой?
— Зачем спрашивать, когда я уже говорю. Что я хочу сказать? Да… В Ортачалах одна старушка босиком пошла молиться… куда-то очень далеко… Нет, не так это было. Одна старушка в Ортачалах умерла загадочным образом — не дома на своей кровати, а под окном на траве…
— Ээээ! Что ты болтаешь?
— При чем я — весь город об этом говорил. Не мешай. Это было вот как: по ночам ортачальцы слышат крик, не женщины, нет, он, зять этой старушки, кричал:
— Выброшу проклятую в окно!
— Тц, тц, тц!..
— Не перебивай! Под окном ее и нашли. А у старушки драгоценности были…
— Вуааааа, на него посмотрите, какое дело было в нашем городе, а он молчит!
— Кто молчит, ты не даешь…
— Тихо! Говори Бэсо, что дальше было. Суд был?
— Не знаю.
— А что ты, ше охэро, знаешь?
Обозванный болваном, Бэсо тяжело задышал и вдруг сладким голосом произнес:
— Это, дорогой Тэофил, совсем не твое дело, если хочешь знать!
— Извини, — с достоинством произнес Тэофил и приложил правую руку к левой стороне груди, даже голову склонил, — извини и продолжай.
— Одни говорили — суда не было, другие — наоборот, но сидел он недолго… Самое интересное — потом очень скоро этот тип каменный дом построил!
— О!
— Опять ты со своим «о» — люди говорили, точно не помню, давно это было и далеко — где мы, где Ортачала?.. Но люди говорили всякие разные вещи… Как будто суда не было, но он все же сидел, почему-то недолго, и опять интересно совсем не это — оказывается, пока сидел, от нечего делать разные штучки из хлеба лепил — и таким образом открывает в себе талант! Выходит из тюрьмы не так себе человек, который, между прочим, тещу убил, а скульптор! Большие деньги, говорят, теперь зарабатывает!
— Как его зовут?
— Не помню, подожди, я еще не кончил, очень может быть, человека напрасно бандитом сделали. Такой слух тоже был. Никаких драгоценностей как будто старуха не имела, но имела зато привычку ходить далеко молиться, ну и сами соображайте — старый человек туда-сюда идет пешком, но что интересно — босиком, кацо…
— Вах!
— Так говорили — может, простудилась, может, просто устала и до своей кровати не дошла.
— Бывает-бывает, — задумчиво произнес Тэофил, положил руку рассказчику на плечо и ласково закончил:
— А теперь иди, дорогой, ты тоже устал, иди, спи.
— Вах, вы на него посмотрите?!
— Тогда, может быть, вспомнишь, как зовут этого скульптора?..
Тихо, добродушно посмеявшись и немного отдохнув от умственного напряжения, мужчины снова вернулись к загадке: что искало семейство Гопадзе той ночью в траве?
Оскорбленный Бэсо воспользовался приемом Тэофила и тоже очень ласково сказал:
— Оставим ортачальскую старуху в покое и попросим уважаемого Тэофила, пусть он вспомнит и поделится с нами: что видела та чья-то жена, когда ходила ночью… поливать цветы?!
Бодрящий хохот вернул компании прежнюю деловитость.
— Друзья, не забывайте, для чего мы здесь собрались, — явно перехватывая общее внимание, начал было Бэсо, но уязвленный Тэофил не уступил:
— Положим, не мы собрались, а нас собрали — сами знаете как! А теперь подумаем еще раз, какая такая вещь могла быть выкинута на улицу, что Датико не поленился и сам пошел искать?
— А что, если она выбросила кольцо с гишером, я у нее такое видел.
— Глупости не говори, Зураб.
