Мы круга два или три сделали. Его позывной я не помню сейчас. Я его вызывал, вызывал. Тихо.
В ваших документах: «Пропал без вести». Правильно. И до сих пор не знаю. Ни в погибших, ни в живых нет его. Если бы упал, он бы загорелся. Но пожара не обнаружили.
Я так и командиру доложил: «Мишка Давыдов пропал без вести!»
— Вы видели, как самолеты товарищей сбивали?
— Я видел сам, как сбили моего лучшего друга Колю Трипольского. Мы вместе с Колей Трипольским из Краматорска в полк прилетели. Мы учились вместе в школе, в аэроклубе, в летной школе, и воевали в одной эскадрилье.
В тот день полетели вместе, и он там остался… Тогда сперва я в район Печоры на разведку сходил. А потом мы полком шестерками на этот немецкий аэродром… Вот где возня была! О-о-о! Какие-то новые разрывы зенитные, такого я еще не видел: круглые голубые шапки. Весь аэродром накрыли мелкими шапками. И вот в него зенитка попала. Вижу: у него «нога» выпала, мотор стал плохо работать, и самолет пошел вниз… Сел на опушку леса на той стороне реки Великая. Стрелок дал ракету, вроде сигнал «живы». И все… Больше мы ничего не знаем.
— Распространено мнение, что в штурмовой авиации на одного погибшего летчика приходилось семь погибших стрелков. Аргументы такие: летчик вроде как в броне сидит, а стрелок, он там в хвосте, и у него только это по пояс прикрыто.
— Сколько-сколько? Я, может быть, буду и не совсем точен, но не помню, чтобы у нас кто-нибудь из стрелков погиб, а летчик живой прилетел. И гибли, и без вести пропадали экипажами.
— Вопрос о Вашем инструкторе Ляпине. Когда он погиб: до того, как Вы в полк пришли, или уже при Вас?
— Я слыхал, что он поехал из училища на стажировку на фронт. Потренироваться, посмотреть… А то они в тылу кружатся вокруг аэродрома. Взлет-посадка, взлет-посадка, и больше ничего. Когда я прибыл в полк, сразу спросил про Ляпина. Мне отвечают: «А он погиб вчера или позавчера. Где-то в районе Любань — Тосно. Не вернулся. А как погиб и не знаем». Получилось буквально так: я прибыл, а он погиб.
— Вы помните, когда Вы получили Ил-10?
— В самом конце войны. И он нам не понравился почему-то. Он какой-то вертлявый, особенно на посадке. Мог и упасть.
Я летал на Ил-2, а потом на Ил-10 полетал, но он быстро ушел… Их почему-то убрали, или мы их сдали, я не помню.
— А на что пересели после них?
— После них? На Ли-2. Как война кончилась, части стали расформировывать. Я был тогда замкомэск, капитан. Пришел к начальнику отдела кадров 13-й воздушной армии полковнику Ростову. Он говорит: «Авиации слишком много, мы демобилизуем и увольняем. Теперь народное хозяйство и жизнь надо налаживать. У меня для тебя нет места».
Я говорю: «Я никуда не уйду. Я еще пацаном хотел быть летчиком. А теперь, когда я научился всему, ты меня хочешь списать. Дембель не пройдет. Буду сидеть за штатом и ждать. Согласен на любое место, лишь бы летчиком».
Я через два месяца пришел к нему — «Нет мест». Два месяца мне зарплату платили, потом только за звание. Я еще месяц сижу, жду. Нет места. Но я решил: буду год сидеть, без всякого пособия, но буду летчиком. Все равно буду! И только через четыре месяца нашли мне место вторым летчиком Ли-2 в «придворную» эскадрилью Ленинградского военного округа, базировалась здесь в Левашово. Командиром корабля у меня был Никольский.
— Как Вы узнали, что закончилась война?
— Это такое ликование народа! Были в Эстонии. В четыре часа утра мы спим, расквартированные были по домам, к эстонцам. Окна приоткрыты, тепло, май месяц. И вдруг слышим стреляют. Стрельба идет, зенитки стреляют, пулеметы стреляют, пистолеты. Все, что есть, стреляет на улице. И народ кричит… Потом в шесть часов по радио объявили: «Великая Отечественная война, которая длилась столько лет, сколько-то месяцев и суток — закончена!» О! Тут все целоваться. И мужики, и женщины, и пацаны, знакомые и незнакомые, все обнимаются, целуются. И тут же появилась выпивка. А у эстонцев их «конек» — это самогонка, причем она действительно хорошая. Появилась сразу тут же, прямо на улице, самогонка рюмками, бутылками… И все за одно: «За Победу!» Да… Победа… А сколько ребят не дождались…
Яковлев Владимир Осипович
(интервью Олега Корытова и Константина Чиркина)
Зовут меня Яковлев Владимир Осипович, а раньше я был Рак Владимир Осипович. Фамилию поменял — жене не понравилась, а мне какая разница… Теперь все меня знают как Яковлева. И товарищи- фронтовики тоже так зовут.
Родился я 22 марта 1925 года в городе Гатчина. Мама была домохозяйка, а отец работал на железной дороге машинистом. Я самый младший. Семья большая была — шестеро детей… Но в семье был достаток. Держали овец, кур, поросенка, питались хорошо…
До войны я учился здесь, в Гатчине, во 2-й школе, а сейчас это 4-я средняя школа. Окончив пять классов, поступил в ремесленное училище. А потом в 1940 году нас отправили в Волховстрой, в Волховское ремесленное училище. Там на заводе я должен был учиться плавить алюминий… Но случилось так, что я ремесленное училище закончил в другом городе и стал слесарем-инструментальщиком.
Когда началась война, нас эвакуировали в Кузбасс, в город Сталинск, сейчас — Новокузнецк. Окончил училище с отличием, и меня оставили работать мастером производственного обучения. Преподавал технологию, вел практику…
— Как Вы узнали, что война началась?
— В Волховстрое, в ремесленном училище по радио объявили: «Война! Немцы напали на Советский Союз». Паника возникла, ребята убегали по домам. А я был дисциплинированный — остался, никуда не побежал. Я «в сорочке родился» — те, кто домой убежал, в плен попали, а мы поехали в Кузбасс.
— На каком производстве Вы оказались?
— Мы производили военную продукцию. Нам прислали специальные приспособления и штампы. Штамповали и собирали авиационные пулеметные ленты для крупнокалиберного УБ Березина…
Дважды меня вызывали в военкомат, но начальство оформляло мне броню. А я на фронт хотел. У меня все три брата были на фронте, самый старший и два двойняшки с 1921 года. А мама у немцев в плену…
Весной 1943 года я перебрался на частную квартиру Марии Ивановны Ефимовой, и на мой новый адрес пришла повестка из военкомата. Я про нее никому в ремесленном училище не сказал. Ну что еще мне оставалось делать, чтобы призвали… Пришел в военкомат и говорю: «Я не могу оставаться в тылу. У меня вся семья на фронте, а я вроде как в бегах…»
Мне ничего не ответили, но как только получили документы из ремесленного училища (а данные на меня были хорошие), меня отправили в Троицкое авиационное училище. Это под Челябинском, называлось «летное училище стрелков-радистов».
— Как Вы относились к тому, что немцы аж до Волги дошли?
— Пораженческих настроений не было. Ведь когда неожиданно нападают, конечно, больше шансов завоевать, оккупировать большую площадь. Но положение на фронте беспокоило. И когда мы втянулись в войну, когда сказали, что «Родина-мать зовет», все пошли добровольно. Пошли и четырнадцатилетние… Им говорили: «Вы дорастите до возраста самостоятельного, и вас призовем…»
