А нам казалось — вот нас отправят на помощь, а уж мы-то немцам покажем!
— Каковы были бытовые условия, пока Вы работали мастером?
— Бытовые условия у нас были хорошие. Было и общежитие, и заводская столовая с трехразовым питанием. Обуты, одеты, теплая одежда была, правда, шапок еще не было. Были фуражечки с наушниками от мороза. Перчатки давали, носки. Все делалось, чтобы молодежь работала спокойно, с чистой душой.
— Сколько Вы получали?
Когда я мастером работал, получал четыреста рублей. В ремесленном училище бывали еще премии. Не вещами, а деньгами.
Ну на что эти деньги можно тратить? Одежда у меня вся была. Питался я в столовой, водку не пил. Мастеру училища цены в столовой были со скидкой, небольшие… Недоедания не было.
— Как Вы отнеслись к сообщению о том, что наши самолеты в 1941 году Берлин бомбили? Или Вы это не заметили?
— То, что наши бомбили Берлин, мы знали. Доволен был народ — мы доказали немцам, что мы и в таких трудных условиях можем до них дотянуться… И что мы все ж таки их доконаем.
— Как Вы отнеслись к победе в Сталинградской битве?
— Она подробно освещалась в наших газетах. И то, что произошло в Сталинграде, ставили в пример — вот как надо защищать Отечество. Честь и хвала нашим воинам! Ни шагу назад!
И это было в каждой душе, я вам честно говорю, в каждой душе. Это и у нас в ремесленном училище все были гражданские, и все говорили: «Добьемся победы!»
— Скажите, какое отношение было к блокированному Ленинграду?
— Тут было очень, очень трудно… Мы были в Кемерове, когда сообщили, что город блокирован. Блокада — это же и питание плохое, и прочее…
Но все говорили, что Ленинград не сдастся, что им не взять Ленинград. У всех было такое чувство, что город не сдадим. Умом понимали, что ситуация на грани, но чувство такое было.
— Так узнали про это по радио или от эвакуированных?
— По радио оповещение было очень хорошее. Все были в курсе всех событий, которые происходили у нас во время войны.
— Когда Курская битва шла, Вы еще в ремесленном училище были?
— Тогда я уже был в военном училище… Я там оказался вроде в марте 1943 года…
Мы летали, прыгали с парашютом, стреляли по наземным целям, по воздушным целям — «колбасу» таскали. Знаете такую, да? По ней стреляли. Потом изучение силуэтов и ТТХ всех типов немецких самолетов…
Окончил я это училище с отличием. До сих пор помню: «Вид самолета-цели при данном курсовом угле, выраженный в четвертях в радиусе кольцевого прицела называется ракурсом…»
На экзаменах я всем подсказывал, и преподаватель на меня разозлился: «А ну-ка, давай-ка отсюда на фиг! Придешь сдавать последним».
Сдал на «отлично». Командир училища вызывает и говорит: «Мы Вас оставляем инструктором».
А наше классное отделение отправили на практику в часть. И я остался один. Дня через три иду к командиру училища и говорю: «Почему Вы не спрашиваете, хочу я или не хочу быть преподавателем? Вон Золотов, он даже плачет: „Оставьте, пожалуйста…“ Вот его оставьте вместо меня, а я вместо него иду на фронт».
Когда второе отделение окончило, меня с ним отправили в полк.
— Какое у Вас звание было?
— У нас стрелков-радистов в офицерском звании не было. Выпускали из училищ в сержантском звании. Потом в конце войны старшего сержанта присвоили.
— После училища Вы оказались в запасном полку?
— Да, 12-й запасной полк
Потом нас направили в Латвию. Мы прибыли в 766-й полк, в 211-ю штурмовую дивизию. В дивизии три штурмовых полка…
У нас командиром полка был Петров, а имя-отчество не помню.
Я попал в 3-ю эскадрилью. Командир эскадрильи будущий Герой Советского Союза Ермилов Александр Иванович
Мы летали на Прибалтийский фронт, Латвию, Литву и брали Кенигсберг.
— Когда Вы прибыли в полк?
— Это был 1944 год.
— Как Вас встретили?
— Стрелков проверили на знание теории стрельбы. Потом была проверка слетанности эскадрильи, как мы впишемся в эскадрильи. А летали мы звеном, четыре машины звено.
— Когда Вы в полк попали, одноместные «Илы» еще были?
— Не было, только двухместные.
— А учебные самолеты «УИлы» были?
— А как же! Двухместные. Новички с училища проходят курс слетанности.
А стрелок должен пройти учебные стрельбы по «колбасе», только тогда его отправляют на боевое задание.
— А какое вооружение у Ваших самолетов было?
— Две пушки ВЯ, два пулемета ШКАСа и бомбовая нагрузка, и плюс мой пулемет. Я защищаю от захода истребителей с хвоста…
— А «рсы» — реактивные снаряды вешали?
— Да. Четыре «рса». На правом крыле два, и на левом два. Восемь не бывало…
— А вместо ВЯ были большие 37-миллиметровые пушки?
— Да, 37-мм в полку тоже были. Но немного.
— А еще какое-нибудь оружие применяли: ПТАБы — это маленькие противотанковые бомбы, ВАПы — выливной авиационный прибор, фосфор выбрасывать?
— Нет, не было. В основном фугасные бомбы. Мы в основном уничтожали-то пехоту, а по пехоте главным образом — осколочные.
— Вы помните, какой основной был калибр бомб, который Вы возили?
— Не помню. Две бомбы большие под крылом
— А «рсы» какие у Вас были, Вы не помните?
— PC-132, длинные зараза, вот такие. Больше метра
Оценка результатов тренировочной стрельбы
— «Рсы», по Вашему мнению, эффективное оружие?
— «Рсы» выгодное оружие по наземным целям. По танкам, по пехоте, по скоплению войск. Эти ракеты, «рс» очень хорошие.
— Мы слышали два мнения. Некоторые говорили, что эти «рсы» убрать бы, оставить одни бомбы. Другие — лучше бомбы убрать, «рсы» оставить.
— У нас такого разговора не было. Положена боевая нагрузка на самолет: «рсы», пулеметы, пушки и бомбы. Вот все.
— У Вас какой боезапас был?
— Я сейчас не буду врать, не помню. Нам хватало. И мне защитить свой самолет хватало, и даже помочь соседу.
