Заблуждение велосипеда

Иван Бурмистров, юноша с задатками гения, тоже из нашей дачной компании. Экспериментировал со всякими растворчиками, которые внутривенно, потом увяз в вульгарнейшем алкоголизме, но выкарабкался. Кладет мозаичные иконы. Очень правильный и богомольный.

Видел кучу камней? Это домик пророка,
Он живет в нем с тех пор, как угасла заря.
Никому не разведать последнего срока,
Но мне кажется все же, они это зря…
/Пионеры молчат./ — Мальчик, будь осторожен!
Сук не нам выбирать, на котором висеть.
Твой заснеженный путь с двух сторон огорожен,
И судьба вроде ткани, а может, как сеть.
А не веришь — попробуй жить зло и задорно,
Развивай красным галстуком выю свою.
Барабаны — всерьез! Стукачи, плюйте в горны!
Пионерская Зорге, на самом краю!

Или вот еще:

Долгий далекий свист; на улицах стремно.
Ночью в глазах трутся боками бревна.
Опасно стало внутри, да и ветер снаружи:
Муть поднимает со дна человеческой лужи.

Не кури и не пей. Плати, пробирайся к вере:
Те, кто на четвереньках, воют как звери.
Месяц враг на дворе, и вредно тягаться с судьбой.
Может, хоть к старости станешь самим собой.

Нет проблемы, как жить. Проблема, куда умереть.
Все искусства тщеславны: звенит лишь карманная медь.

Настоящие клады ждут молча в течение века,
Чтоб, как сосулька,
Сразить по башке
Человека.

Молодец, Иван Бурмистров. А напомни тебе теперь про эти стихи — небось удивишься.

А это что за «не в лад, невпопад»? Это я, сиротка:

Он пробыл полдня в сентябре,
Изждался, устал и промок.
Он долго стоял на мосту,
На черную воду смотрел.
Ноябрь головою качал,
В лицо ему заглянув.
Он по полю долго шел.
Он пел, а потом молчал.
О чем-то шептал апрель,
Он спал и кричал во сне:
Просил, отрицал, стонал…
Таилась в углах темнота.
В четыре утра в декабре
Он сел и открыл глаза.
Напротив светилось окно.
Он думал, что всех простит.

К чему или к кому это имело отношение, уже не вспомнить.

Вот вы и нашлись, стихи, читанные в комнате с плакатом на окне.

Листаю, надеясь найти хоть что-то еще оттуда, букву, номер телефона, закорючку, карандашную отметину. Чья это книжка? Как она попала сюда?

— Вот, это я куплю.

— Мне жаль, но то есть немножко невозможно, — с польско-сербско-американским акцентом говорит длиннозубый юноша на кассе. — То есть под заклад, человек закладывал за деньги и придет повыкупить.

— Сколько же он получил?

— Петдесят долларов.

— Я дам вам больше. Я автор. Вот, это мои стихи.

— Приятно, но то есть невозможно до следующего петка.

Самолет в четверг.

— Till Friday, see? Он обещался, что приходит у петок, наплатит и возьмет назад.

— Давно он ее заложил?

— Прошла седмица.

— А если не придет?

— Ми све его добро знамо. Всегда даем покушать. Русский. Константин.

Креативный продюсер. Пятьдесят долларов. Деньжищи.

На его мобильном сонный голос автоответчика говорил по-испански.

«Пор фавор…» Это что? «Пожалуйста»? Пожалуйста, оставьте сообщение?

Костик…

Конечно, ты лучше сдохнешь здесь под забором, чем признаешься, что ничего не получилось, не вышло. Но давай попробуем обойтись без подыхания. Давай ты приедешь к нам ко всем как бы в гости. Разве плохо? По-моему, замечательно. Мы отведем тебя на речку и в лес. В кусочек леса и на уцелевший краешек речки. Там хорошо.

Если твоя мама заартачится и не пустит тебя, то я подарю тебе дом в деревне. Любой брошенный дом — твой. Заходи и живи.

А помнишь?.. А правда же?..

«Пор фавор…» Бииип…