– Я должен посоветоваться со своим кардиологом, – говорю я. – С доктором Груздевым, если слышали.
– Как же, как же, – говорит доктор Ансаберг. – Конечно, слышал! Но только вам главное успеть.
– В каком смысле? – говорю.
– В прямом, – отвечает доктор Ансаберг.
И тут я отключаюсь снова. Опять щелчки, толчки и прочие манипуляции. Потом включаюсь, понимаю смысл и говорю:
– Да, пожалуйста, если вам не трудно.
– Ничего, это наша работа, – говорит доктор Ансаберг.
В два часа дня я уже был готов. В хорошем смысле слова.
С электрической машинкой в груди и немалым зарядом оптимизма в душе. >
И еще про сон.
На самом деле умирать не страшно, я это понял.
Это просто сон, яркий сон без сюжета, мелькание лиц, фигур, рук. Руки мужские и женские, в перстнях и кольцах, люди бегут вдаль и тянут меня с собою, и я бегу вместе с ними, и всё уходит в сильный оранжевый, чуть зернистый, очень красивый свет-туман, который густеет, темнеет и превращается в тугую искрящуюся тьму.
Наверное, страшно, когда тебе сообщают смертельный диагноз. Когда в тебя целятся из пистолета. Меня два раза грабили на ночной улице – в Нью-Йорке и в Москве. Было страшно – а вдруг ножом ударят?
А так, уходить в оранжевый дым, – нет, не страшно.
Буфет
Вернее, два. Сначала снилось, что я иду в буфет в гостинице «Balta Puce», где мы поселились позавчера. Там завтраки в буфете. Потом я во сне соображаю, что я не в гостинице, а в больнице. Смотрю в балконную дверь – а там тоже буфет, но очень красивый, со стойкой, уставленной разноцветными бутылками, с витриной, где разные яркие коробочки… И тоже во сне понимаю, что нет на балконе никакого буфета.
Второй сон. Бестолковые
Звоню какой-то женщине, своей хорошей знакомой.
Она берет трубку. Прошу позвать ее мужа. Он тоже мой друг, и на самом-то деле я звоню ему. Она говорит:
«А мы развелись. Верней, я его выгнала, он бестолковый!» Я страшно удивляюсь, бросаю трубку и звоню в Америку одному своему приятелю. Натыкаюсь на его жену. «Привет, Таня! Сережу позови». Она отвечает:
«Я его выгнала, он бестолковый!»
Ужас. И главное, совершенно несправедливо. Я не знаю, кто был этот первый, которого выгнала жена. Потому что во сне я все-таки соображаю, что в первом случае это фантазии и сны, нет у меня такой знакомой пары, которая приснилась, а раз это только сон, то вполне может быть, что этот мужик на самом деле бестолковый, и жена его правильно выгнала.
Но во втором случае мне приснились реальные люди.
Я хорошо знаю эту семью. Я знаю, какой Сережа хороший человек, ну просто во всех отношениях: любящий, добрый, заботливый, преданный своей семье; работает на хорошей фирме, много зарабатывает – да и вообще, что угодно, только не бестолковый. Я спрашиваю:
«А ну, честно! Изменил? Или это ты другого полюбила?» Она смеется: «Да где уж в нашем-то возрасте! Я же говорю: бестолковый». Загадки.
Вода
Снилось море, просто море, гладкое и прохладное.
Люди медленно гуляют по пляжу.
Второй сон. Испытание
Снилось, как в палате мужчина лежит в коме, рядом женщина, и врач расписывает ужас положения. Бессильный, прикованный к постели, руки-ноги отнялись – он это показывает, колет иголкой в ногу, в руку больного, но тот не реагирует. Врач говорит:
– Может быть, со временем он восстановится, но это будет чудо, понимаете, чудо, вероятность меньше одной десятой процента… Нет, конечно, через год-другой он научится отвечать мимикой, узнавать вас и других близких. Возможно, к нему вернется речь.
В ограниченных масштабах, так, едва-едва. Возможно – но только в принципе возможно, он даже овладеет навыками самообслуживания. Сам будет в туалет ходить, и даже сам душ принимать. Но таким, как прежде – умным, сильным, талантливым человеком, – он все равно не будет. Хотя, конечно, бывают чудеса… Но можно ли жить, рассчитывая на чудо?
Женщина спрашивает:
– Зачем вы мне это рассказываете?
Врач объясняет, что это его долг – предупредить. Говорит, что тут есть отделение для таких, как ее муж. Очень хороший уход и сравнительно недорого.
– Значит, он не выкарабкается? – говорит она.
– Я так не говорил. Я сказал: «Если он выкарабкается, это будет чудо», – отвечает врач.
– Понятно, – говорит она. – Тогда я его не буду забирать. Пусть лежит в отделении для слабоумных инсультников.
– Это ваше окончательное решение? – строго спрашивает врач.
– Да, – говорит она. – Потому что я видела, как вы мне показывали иголку, а руки-ноги ему трогали мизинчиком!
Она вцепляется ногтями больному в ногу, он шипит от боли и отдергивается.
– Ты, сволочь такая, меня испытывал! – кричит она больному. – Верная ли я жена? Так не будет тебе никакой жены!
Выбегает из палаты, хлопнув дверью.
Озеро
Какая-то занудная беседа с экологами. Меня во время разговора зло берет от их воплей о загрязнении среды, о чистом воздухе, лесах, реках и прочем. Во сне я с трудом сдерживаюсь, чтоб не сказать что-то совсем уж грубое, хамское: «Заткнитесь, надоело!»
Потом выхожу на улицу. Вроде бы обычная московская окраина, панельные дома, розовые от утреннего солнца. А за домами – огромное, сколько глаз хватает, озеро. Другого берега не видно. Но почему-то ясно, что это озеро, а не море. Подхожу ближе. Сверкающая серебряная вода. По берегам – ржавые кузова автомобилей и еще какая-то дрянь, лом и мусор. Редкие кустики травы сквозь асфальт. Асфальт здесь вместо песка, вместо пляжа. Растрескавшийся асфальт уходит под воду. Дети плещутся в этом озере, среди железного и бетонного мусора. Но вода при этом – чистая и прозрачная.
Сквозь воду в дальней глубине видны затопленные многоэтажные дома.
Крым
Купание в коктебельских бухточках. Очень солнечно, очень ярко, жарко. Красное на зеленом. То, что безвкусно в одежде, красиво в жизни, в природе. Кусты красных роз. Красные майки и сарафаны на фоне зелени.
Второй сон. Покаяние
Во сне кто-то громко спрашивает:
– Ну, ладно, ну, хватит уже! Тоталитаризм, репрессии, нацизм, холокост – сколько можно каяться? Господи боже, сколько еще надо?
– Каяться, – отвечает ему Ангел Божий, – нужно всё время. Покаяние непрекращаемо. Как Божественную литургию нельзя изменить, так нельзя и прекратить каяться, – говорит Ангел Божий. – Хороши бы мы были, если бы решили: «Ну вот, Иисус Христос отмучился, воскрес, всё кончилось хорошо. Зачем же об этом все время повторять? О Его земных муках и страданиях, а также об Иуде, Понтии Пилате, о первосвященниках, о римских солдатах, о толпе, которая кричала «распни его!» – зачем об этом повторять каждый год, а то и каждый день? Ведь уже почти две тысячи лет прошло, может, хватит? Давайте теперь
