приподняв свой немалый вес над хрупким стулом. — Все наши мужчины накормлены и в порядке?
Оливия не спускала глаз с Джека, его лицо было неестественно спокойным.
— Все хорошо, все чувствуют себя лучше.
— Слава Богу, — сказала женщина, складывая носки, которые штопала. — Если бы пришел в себя этот бедный парень и мы могли бы его как-то называть, я была бы совсем довольна.
Оливия отвела глаза.
— Он хотя бы просыпался?
— Почти что нет, — сказала миссис Харпер, какое-то время разглядывая Джека. — Вроде бы что-то бормотал. Похоже, звал свою леди.
У Оливии перехватило дыхание.
— Что вы сказали?
Хитро улыбнувшись, миссис Харпер придвинулась ближе.
— Свою красоточку, представляется мне. Имя ей Мими. Говорил с ней на французском и все такое.
Оливия уставилась на нее, но миссис Харпер явно ничего не подозревала, из нее просто била энергия.
— Наверное, — неопределенно согласилась Оливия. — Мими.
Достойно удивления, как одно слово может пронзить болью все твое существо.
Миссис Харпер ничего не заметила. Собрав свои вещички, она собралась уходить.
— Ну, раз вы здесь, я пойду скажу этому чванливому повару, чтобы он приготовил для парней настоящий картофельный супчик. — Она проницательно взглянула на Оливию. — Не отказывайтесь от супа, миссис. Теперь, когда все закончилось, совсем ни к чему потерять здоровье.
— Спасибо, — сказала Оливия, усаживаясь на стул. — Это будет замечательно.
Миссис Харпер пожала плечами и собралась уходить, как дверь со стуком распахнулась. Оливия вскочила. В дверном проеме стоял тощенький мальчик с большими ушами, носом и подбородком, одетый в превосходную малиновую, с золотом, ливрею.
— Что вы об этом скажете? — широко разведя руки, с заговорщицкой улыбкой спросил он. — Разве я не великолепен? Настоящий ливрейный грум!
— Тише, не шуми! — прикрикнула на него миссис Харпер. — Ты настоящий уличный шаромыжник!
— А как иначе! — с безоблачным видом согласился он. — Вы думаете, имя Трэшер[6] говорит о благородном происхождении? Моя ма была шлюхой, моего па вздернули за разбой, и пока ее светлость не взяла меня к себе ливрейным грумом, я был лучшим карманником во всей округе.
Оливия провела немало времени вблизи тех мест, где промышлял Трэшер, чтобы хорошо понять, о чем он говорит. Она также знала, что леди Кейт взяла его к себе, после того как он однажды вечером попытался украсть у нее сумочку в «Ковент-Гардене».
Оливия покачала головой. Ей было не до того.
— Ты выглядишь потрясающе, — серьезно сказала она Трэшеру.
Он с ухмылкой осмотрел портняжное великолепие.
— Конечно, когда мне нужно будет выйти, чтобы разузнать, что да как, придется снимать все это. Никто не станет говорить с типом в такой обертке.
— Лучше бы разузнал кое-что для нас, маленький невежа, — рассердилась миссис Харпер. — Или ты явился, чтобы изводить больных?
— Нет-нет. — Он сделал серьезное лицо. — Вас спрашивают на кухне, миссис Харпер. Повар, после того как вы дали ему нагоняй, не выходит из кладовой. Говорит, что ему надо посидеть среди курятины, чтобы успокоиться.
Миссис Харпер удовлетворенно запыхтела.
— Маленький негодник не давал мне приготовить хороший бульон. Ну, теперь другое дело, или мне придется навести на него порчу, произнеся «Даббллейн Сидхе».
— Боже мой! — воскликнула Оливия. — Что это значит?
Миссис Харпер ухмыльнулась, отчего приобрела еще более устрашающий вид, чем когда хмурила брови.
— Вообще-то ничего. Но он-то этого не знает.
Захохотав, Трэшер побежал вниз по лестнице. Оливия, все еще улыбаясь, вернулась к безгласному Джеку.
— Я как-то слышала, будто помогает, если говорить с ними, — вдруг раздался голос за ее спиной.
Оливия так и подскочила. Она-то думала, что миссис Харпер уже ушла. Женщина все еще стояла в дверях и впервые смотрела грустно. Она смотрела на руку Оливии, лежавшую на руке Джека.
— Говорить? — переспросила Оливия с бьющимся сердцем. Миссис Харпер сделала движение в сторону Джека.
— Они как бы спят. Но если говорить с ними, это может помочь.
Оливия повернулась к Джеку. Говорить с ним? И что говорить? Она не может говорить о них двоих. Она не может говорить об Уиндем-Эбби и его семье, словно она все еще принадлежит к ней. Прошло пять лет. Она и думать о них не может без того, чтобы ей не сделалось плохо.
Она не может разговаривать с Джеком. Не будет.
Она начала говорить. Сначала минуты, потом часы. Низко склонившись, так, что только Джек мог слышать, она рассказывала все, что знала об аббатстве, о ближайшем к нему городке Литл-Уиндем, о маленькой церкви, в которой служил ее отец, а она пела в хоре и руководила организацией церковных праздников. Там их повенчали в то дождливое майское утро.
Она брала кисть Джека в свои руки и разглядывала ее, когда-то такую изящную, а теперь всю в царапинах и мозолях.
— Подрастают ягнята и телята, — шептала она, растирая ему пальцы. — Пшеница будет хорошей. И хмель для вашего особенного эля. Пивовар Джон пройдет по краю поля и проверит. А Нед, твой старший брат, будет ждать тебя домой, чтобы ты помог ему выбрать новую пару для его экипажа. Мод и Мэдди попросят, чтобы ты взял их на местное собрание, они хотят покрасоваться рядом с тобой и вашим отцом. — Она поперхнулась, потом продолжила: — Джек, пришло время возвратиться домой. Они тоскуют по тебе.
Он лежал такой неподвижный. Только об этом она и думала, пока сидела рядом с ним и говорила, говорила в тусклом свете заходящего солнца. Она не помнила его в покое. В нем всегда было столько энергии, он с таким удовольствием делал все, за что бы ни брался, — скакал ли верхом, боролся ли или фехтовал; когда у него было подходящее настроение, он даже срывал с плеч куртку и помогал убирать урожай.
Одним из самых дорогих воспоминаний было то, когда она нашла его на самом дальнем поле фермы при усадьбе, где он косил пшеницу вместе с двумя своими друзьями. Его бронзовая шея блестела на солнце, глаза невероятно яркого зеленого цвета сияли, плечи дрожали от смеха.
Он был похож на молодого бога, это признавали все. Он был не просто сыном маркиза. Он был «их мастером Джеком». Каждая молочница в радиусе десяти миль выбирала путь, на котором могла повстречать Джека во время его ежедневных прогулок верхом. Ни одна жена фермера не могла устоять, чтобы не угостить его теплыми пирожками с мясом и холодным элем. Он никогда не проходил мимо местной таверны без того, чтобы не остановиться и не поговорить с ее посетителями. Он был как сама природа, и все люди, которые соприкасались с ним, гордились им.
Даже она. Особенно она. Он был не похож на тех, кого она, дочь викария, встречала в своей однообразной жизни. Но она была маленькой незаметной рыбкой в медленно текущей речушке, пока Джек Уиндем не увидел ее и не выдернул на яркое утреннее солнце.
— О, Джек, — вздохнула она. — Где ты теперь?
— Я здесь.
Сердце Оливии остановилось. Она вскочила со стула, уверенная, что голос Джека ей почудился.
Но это было не так. Его глаза были открыты. Загадочные глаза цвета морской воды лихорадочно
