офисы и выставочные залы. Тем временем я начала прибирать в маленькой спальне на третьем этаже, хорошенько выбила пыль из широкой двуспальной тахты — новая, она, наверно, стоила немалых денег, — протрясла несколько стеганых красных одеял, достала и постелила розовое постельное белье, отметив по нашивке, что когда-то в далеком прошлом наволочки и простыни относили в одну широко известную прачечную.
В доме я обнаружила три ванные комнаты и выбросила — говорю вам без малейшего преувеличения — все их содержимое в окно, спокойно наблюдая, как все это приземлилось на огороженный сырой участок. Две ванны были совершенно непригодны для использования: заполненные водой на шесть дюймов, с плавающими в ней остатками обуглившихся деревяшек и хлопьями золы, они подверглись длительному неумолимому влиянию времени и коррозии, которая привела к образованию нескольких сквозных дыр. Состояние третьей было не столь плачевным, мне удалось хорошо отчистить ее и удачно закупорить замазкой, которую когда-то в избытке использовали при ремонте перил лестниц. К пяти часам я освободила от явного мусора и грязи ту часть дома, в которой планировала разместиться, и решила, что пришло время подумать о себе и своих собственных нуждах.
Я зашла в комнату к мистеру Акрудалу и с отвращением заметила, что он тщательно облизал обеденную чашу, а по его жадному вопрошающему взгляду ясно поняла — он ждал, что я предложу ему добавки.
Я сказала:
— Сэр, мне потребуются деньги. Главным образом чтобы обеспечить себя продуктами питания, а кроме того, полностью привести в порядок дом, сверху донизу.
Он склонил голову набок и долго смотрел на меня, мало чем отличаясь в тот момент от умной собаки, которая пытается понять, что ей говорит хозяин. Затем из его горла вырвались хриплые звуки, напоминающие грозное рычание:
— Привести… в… порядок… сверху… донизу?
— Да, сэр. Прошу прощения, что вынуждена сказать вам это, но дом находится в ужасном состоянии. Я хотела предложить нанять фирму по уборке домов.
— Больше двух посторонних… посторонних людей… в доме?
— Понимаете, одной мне не под силу привести в порядок весь дом, но и жить в такой грязи просто невозможно.
Он наклонился, вновь выдвинул саквояж и небрежно поставил его на стол. Углубившись в изучение содержимого, он наконец извлек из его недр пачку банкнот достоинством пятьдесят фунтов стерлингов, в которой по крайней мере было не меньше семисот фунтов. В том момент, насколько я помню, он впервые поднялся со своего места и обошел вокруг стола, сжимая в одной руке пачку денег, а другой помогая себе сохранить равновесие. Сначала мне показалось, будто что-то не так с его левой ногой. Когда он приблизился, мысль о том, что он искалечен, ужасно искалечен, с пугающей ясностью застыла в моей голове, но ничто, кроме его небольшой хромоты, не указывало на это.
Он шагнул вперед, и поток воздуха донес до меня его зловонное дыхание.
Я едва не задохнулась, почувствовав смрад гниения, будто проникший сквозь толщу кладбищенской сырой земли. Резко отшатнувшись, я ощутила, как его пальцы стальным кольцом обхватили мою левую руку, и он со всей силы дернул меня к себе, так что наши лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Внезапно он улыбнулся, странная чарующая улыбка обнажила красивые белые зубы, и в это мгновение я забыла о его чудаковатой внешности, зловонном дыхании и всех неясностях, касающихся его самого; вместо этого меня окатила волна невероятного волнения, причины которого я была не в силах потом объяснить. Как сквозь пелену тумана, я услышала его голос, волнующий шепот проникал в самые глубины моего сознания:
— Вы можете делать в доме… все, что пожелаете… дом полностью в вашем распоряжении… но никогда… никогда… не позволяйте посторонним… переступать мой порог. — Он улыбнулся еще шире, но я была настолько очарована им в тот момент, что даже не обратила внимания на длинные выступающие клыки. — Надеюсь, вы меня поняли. Если работы по дому слишком много… оставьте все как есть. Вы можете заниматься только приготовлением ваших восхитительных и ароматных блюд, большего я от вас не требую.
Он отпустил меня, резко вложив деньги мне в руку, и, вернувшись за стол, углубился в чтение какого- то старого документа.
Почувствовав, что ноги вновь подчиняются мне, я опрометью бросилась из комнаты в холл и, стремительно поднявшись по лестнице, укрылась в своей спальне. Все еще крепко сжимая в левой руке внушительную пачку денег, я даже думать не смела о том, чтобы покинуть этот странный дом и обратиться за помощью в христианскую организацию помощи молодым женщинам, поскольку даже самая бескорыстная душа поддалась бы искушению обладать немалыми деньгами, которые ей настойчиво предлагают, не много требуя взамен.
Но была и другая причина, по которой мне теперь стало неимоверно трудно покинуть этот дом, даже несмотря на то, насколько пугающим и опасным это могло быть.
Рудольф Акрудал был, без сомнения, уродлив и омерзителен, в нем было что-то зловещее, отчего иногда становилось не по себе, но теперь я знала, что он может излучать такое очарование, которое рано или поздно я сочту непреодолимым.
Моя работа была однообразна и монотонна, но однажды я все же была искренне удивлена.
Все заказы мистера Акрудала, а также то, что требовалось непосредственно мне, доставлял местный мясник, который каждое утро оставлял на пороге нашего дома бидон и увесистый сверток. Хотелось бы добавить, что мое пряное блюдо из фарша настолько понравилось хозяину, что он теперь больше ничего другого не ел, даже кровяную колбасу; именно этот факт и заинтересовал мясника, с которым я рассчитывалась за продукты каждую пятницу.
Подсчитав общую сумму на специальном кассовом аппарате, он выдавал мне чек и, самоуверенно усмехнувшись, каждый раз обращался ко мне с вопросом:
— Скажи мне правду, дорогуша. Какого черта он делает со всем этим? С самого начала меня предупредили, что фарш должен быть теплым, жидким и вонючим, а кровь — густой.
Я неизменно давала один и тот же ответ:
— Это касается только мистера Акрудала и меня.
Но через какое-то время необходимость поговорить с кем-то, кто хорошо ко мне относится, одержала верх над осторожностью и предусмотрительностью, и я наконец призналась, что готовлю из этого кровавого месива любимое блюдо мистера Акрудала, которое он всегда хвалит. И несмотря на то что мистер Редвинг — так звали мясника — подверг сказанное мной большому сомнению, я видела, что он отчаянно хочет этому поверить и, несомненно, поделится такой новостью со всей падкой на сенсации общественностью.
Однажды, упаковывая мне лучшую часть вырезки, он спросил:
— Представляете, никто не знает, как он на самом деле выглядит, он никогда не выходит на улицу при свете дня. Правда, что под волосами у него рога?
В ответ я только устало вздохнула:
— Конечно нет. Все не так плохо, как вы думаете. Не будьте глупцом.
Думаю, именно тогда я почувствовала, что за домом наблюдают. Они старались не привлекать к себе внимания, но иногда в припаркованной неподалеку машине или в тени старого дерева я видела, как мелькали чьи-то смутные силуэты. У меня создалось впечатление, что это смуглые, приземистые, сутулые люди, но поскольку я никогда не видела их вблизи, то ни в чем не могу быть уверена. Я спокойно относилась ко всему происходящему, полагая, что это вызвано немалым интересом к тому, что происходит в доме, и эти назойливые любопытствующие просто надеются увидеть мистера Акрудала в одном из окон дома.
Я оборудовала другую кухню на первом этаже: поставила там одну из новейших кухонных плит, дополненную духовкой и грилем, купила новый стол, холодильник и раковину. Чтобы провести в дом рабочего и правильно установить раковину, пришлось даже прибегнуть к небольшой хитрости: надев рабочий комбинезон, я время от времени, будто случайно, появлялась в комнате хозяина и отчаянно жаловалась на то, как жестоко и несправедливо заставлять заниматься слабую женщину этой мужской работой без какой-либо помощи.
