— О Марклоу, Саймон. Рассказывай о Марклоу. Что делает для него Дженни? Продает товар шлюхам или раздает? Ну?
— Я не знаю! Да что это с вами? Кто говорил, что он не гангстер, а? И насчет «на рынке всем хватит места»?
— Это не экономическая конкуренция, Саймон. Тут дело серьезнее. Марклоу не просто толкает пилюли счастья. Он занимается чем-то другим, и мне надо знать чем. Ну, Саймон? Что он еще сделал,
— Какого хрена мне знать? — с неподдельной искренностью взвыл юнец. — Я просто… Вы у девочек спросите. Дженни с девочками общается, а не со мной. Если она им что и давала, мне они не говорили.
Указательным пальцем свободной руки Брюер оттянул себе воротник и ткнул пальцем в пятнышко на шее — в синеватую отметину, которая скоро станет лиловой, а потом коричневой. Испуганный взгляд Саймона следил за ним, как за движениями гипнотизера.
— Видел у кого-нибудь такие пятна? — спросил Брюер.
— Точно, — признал Саймон. — Еще подумал: забавно, доктора обычно уколов в шею не делают, и не верится, чтобы девочки сами кололись. А что?.. — Он умолк, как видно, гадая, откуда взялась метка у Брюера, но не смея спросить.
— У скольких? — поинтересовался Брюер.
— Я видел у троих, — ответил Саймон, намекая, что их могли быть десятки или сотни. — Почему в шею?
— Может, ему некогда было засучить им рукава, — отозвался Брюер, на дюйм-другой отведя иглу от горла Саймона.
Скорее, дело в том, что вещество вводилось в сонную артерию, откуда попадало прямо в мозг. Хотя его мозг пока работал как обычно. Он не чувствовал ни опьянения, пи сонливости: средство, введенное в кровь, не было психотропным. Может, его действие направлено в мозговые железы. Если так, вероятнее всего, гипофиз, а за ним — шишковидная железа. Гипофиз — отмычка ко всем железам внутренней секреции, диспетчер, распоряжающийся гормонами и управляющий телом. Шишковидная железа до сих пор была окружена аурой картезианской таинственности, интриговавшей всех ученых мира.
Саймон выпростал голую руку из-под одеяла и отвел подальше шприц. Брюер ему не препятствовал: если парень еще что-нибудь знает о Марклоу, и так скажет.
— Давно Дженни стала так выглядеть? — спросил он.
— Не знаю, — повторил Саймон. — Она стала захаживать три-четыре месяца назад. Примерно раз в три недели. Со мной она не болтает, только с девочками. Я сперва не знал, что она с этим жутким типом. Но однажды увидел, как он подъехал за ней вечером. Потом видел их вместе еще пару раз — и всегда после того, как стемнеет. Я думаю… — Он запнулся, будто сам не знал, что думает.
— Почему жутким, Саймон? Что в нем жуткого?
Задавая этот вопрос, Брюер почувствовал, что это может оказаться важным. Слово «жуткий» не входило в словарь поколения Саймона — оно основательно устарело.
— От него мурашки по коже, — объяснил Саймон. — От этих глаз. Глянет — словно паук пробежит по хребту. С виду-то он щедрый: бесплатные образцы, хорошие цены, но за этим что-то есть. Не то чтобы угроза: «Соглашайся, а не то…» Скорее, как: «Я тебя знаю лучше, чем ты сам». Вы бы как его назвали?
Брюер вспомнил невероятно темные и жутко пустые, но беспокоящие глаза.
— Не знаю, — признался он, представив чудные голубые глаза Дженни и ее волшебно чистую кожу. И добавил: — Что бы он там ни придумал, это проникает глубже, чем таблетки счастья или машины грез.
— Я мог бы достать вам немного, — предложил Саймон. Он явно был рад расплатиться за мелкое предательство — после того, как убедился, что Брюер способен на насилие.
— Опоздал, — мрачно бросил Брюер. — Я уже получил бесплатные образцы. — Подойдя к ящику, в котором хранилась коллекция, он выгреб горсть рекламных карточек, швырнул их в Саймона и вернулся за следующей горстью.
— Мне нужен номер, Саймон, — сказал он. — Я хочу познакомиться с девочкой, у которой синяк, как у меня, только намного более давний.
Саймон начал было доказывать, что не помнит, кому какая карточка принадлежит, но передумал. Как-никак он был страстным коллекционером, и у него имелась своя гордость. Потратив пару минут, он нашел то, что искал. Брюер взял карточку.
— Ты бы заделал эту дыру в стекле, — сказал он парню. — Здесь ужасно сквозит.
Когда утром в лабораторию пришли помощники, Брюер велел им бросить все и заняться срочной работой. Они не задавали вопросов — решили, что речь идет о промышленном шпионаже. Не слишком законно, но такими делами они занимались уже не в первый раз и, скорее всего, не в последний. За работу взялись охотно: было приятно сломать наскучившую рутину.
У Брюера ушло пятнадцать минут на восстановление стертых дружком Дженни данных, и он сразу передал их Джоанне.
— Если выяснишь, что это такое, — пообещал он, — получишь солидную премию. В патентах можешь не искать, но где-то должна найтись хоть какая-то подсказка. Протеин есть протеин.
— Где хоть искать? — спросила Джоанна.
— Они могут иметь отношение к омоложению тканей, но подход совершенно новый.
Она подняла брови и покосилась на маленькие пузырьки с густой красной кровью у него на столе. Он кивнул:
— Да-да. Их уже испытывают на практике. Так что нам много придется нагонять. Соединения, которыми ты займешься, могут оказаться поддерживающей средой. А я займусь парнем, которого они поддерживают.
Это тоже была подсказка, и ассистентка поблагодарила за нее кивком. Слово «парень» в этом контексте означало, возможно, вирус — нечто такое, что приходилось хранить во взвеси живой ткани.
Если Джоанна и заметила синяк на шее у Брюера, то не показала виду: наверное, решила, что он провел ночь с девушкой. Он действительно провел несколько последних ночных часов с полусонной шлюхой, но любовью они не занимались. Она обошлась ему очень дорого, но платил он не за профессионализм. Она искренне не хотела говорить, но в конце концов все решила цена. Шлюха не знала имени Марклоу, но трижды видела его. Сказала, что тот держался очень вежливо, но было в его глазах что-то… Он будто смотрит прямо
— Первые пару дней после укола был ужасный зуд, — рассказывала ему женщина. — Дженни предупреждала об этом и не велела чесаться, но я все-таки немножко не утерпела. Зуд иногда возвращается, особенно в солнечные дни, и темные очки я теперь могу снимать только в пасмурную погоду, но я уже привыкла, да и таблетки помогают. Еще меня немного подташнивало, особенно по утрам, как при беременности. Я легко и устойчиво сбрасывала вес, но это отчасти из-за белковой диеты. Я даже не против зуда — он вроде как напоминает, что средство работает, а оно работает.
— Еще что-нибудь? — настойчиво спросил Брюер.
— Разве что сны, — ответила она. — Дженни меня и о них предупреждала, но мне они нравятся. Забавные.
— Что за сны?
— Вампирские сны. Иной назвал бы их кошмарами, но
— Вампирские сны? Как это понимать? — Почему-то неприятно было заметить, как мало его удивили эти слова.
— Иногда мне снится, будто я — летучая мышь или что-то вроде того. Летаю ночью, ищу, хоть и не глазами. В другие ночи я больше похожа на волка. Видели бы вы эту луну! Огромная и кроваво-красная! Потрясающе! Охотиться, убивать, лакать кровь. Если так чувствуют себя звери, я хотела бы возродиться львицей. Дженни уверяет, что это просто от диеты, но, по-моему, всплывает память о прошлых жизнях. Эти
