жить там, пожалуйста. Тогда Алессандра будет хозяйничать здесь.
Изабелла растерялась, не зная, что выбрать. Но Рафаэль не испытывал к ней жалости.
— Катриона, — окликнул он, — ты хочешь что-нибудь сказать?
— Я слишком хорошо знаю тебя, Рафаэль, — невесело улыбнулась она. — Ты не смог бы быть жестоким даже под страхом смертной казни. Из этого следует, что ты не выгонишь меня и даже не урежешь содержание.
— Ты права. Итак?..
— Итак, мне придется убираться. Я не собираюсь довольствоваться крохами с барского стола!
Рафаэль пристально посмотрел на сестру. Неужели ему удалось излечить Катриону от лени и вывести из апатии?
Рафаэль сокрушенно покачал головой. Он по-прежнему любил свою единственную сестру. В конце концов, она представляла собой грустное зрелище.
— Или завести себе богатого мужа, — продолжила Катриона. Внезапно ее глаза стали безрадостными и тусклыми. Она погасила сигарету о палитру матери, измазанную кровавой краской. — То-то вы удивитесь! Да нет, обрадуетесь! Вы ведь спите и видите, как бы от меня избавиться. — Она быстро пошла к дверям, как пойманный воришка, получивший возможность улизнуть. На пороге Катриона обернулась. — Но ваша радость ничто по сравнению с моей!
Эмилио и Изабелла воззрились на Рафаэля, ожидая приговора.
— Сегодня вечером я улетаю в Англию, — тихо сказал он.
Но пораженные слушатели не верили, что битва закончена.
— Это невозможно! — вскричала Изабелла.
— Почему же?
— Время сбора урожая! Ты никогда не уезжаешь в эту пору!
— Значит, сделаю исключение. Сейчас для меня важнее всего жена.
— Но что мы будем делать? — в панике спросила Изабелла. — Кто присмотрит за сбором винограда и… за всем остальным? — Она пребывала в полной растерянности.
— Дела примет Эмилио.
— Что?! — дернулся тот. — Я не могу. Я… не все знаю.
— А давно пора. С сегодняшнего дня ты будешь работать на винограднике, изучать бизнес и добросовестно делать дело. Не нравится — выбирай себе любую другую профессию. Иначе скоро поймешь, что у тебя ни гроша за душой, и тоже начнешь подыскивать себе богатую партнершу. Вокруг полным-полно состоятельных вдов, которые будут счастливы взять себе племенного жеребца, — продолжил Рафаэль, уставший от всех этих пререканий и решивший слегка пошутить.
Но лицо Эмилио исказилось от скорби, превратившись в трагическую маску.
— Ладно, можешь подумать, — смягчился Рафаэль. — А пока замени меня на пару дней.
Эмилио смотрел на него с молчаливой мольбой.
Может, он все-таки имеет представление о том, что такое работа, подумал Рафаэль. Хорошо бы…
— Фердинанд поможет. Он расскажет тебе, что делать.
Увидев недоверчивое лицо племянника, он едва не рассмеялся.
— Ну, мне пора. Опаздываю в аэропорт.
— Ты закончил с нами? — трагическим голосом спросила Изабелла.
— На сегодня. Но не навсегда, мама, — мягко ответил он. — Я по-прежнему всех вас люблю.
— Мы постараемся исправиться, — пробормотала Изабелла.
— Хорошо. Я уверен, вы это сможете. Попробуй выяснить, что нужно для венчания в кафедральном соборе Барселоны. И составь список гостей. Мы с Алессандрой хотели бы, чтобы это произошло как можно скорее после нашего возвращения.
Он повернулся и вышел, оставив Изабеллу и Эмилио с раскрытыми ртами.
ГЛАВА 25
Алессандра ждала отца в приемной центрального лондонского офиса Роланда Гранта. Несмотря на то что деятельность Роланда охватывала весь мир и, по слухам, его компания имела многомиллионные обороты, размеры и оформление офиса были очень скромными.
Дожидаясь окончания встречи, Алессандра разглядывала висевшие на стенах плакаты с изображением знаменитостей. Здесь были представлены самые талантливые, известные и преуспевающие исполнители в мире: инструменталисты, певцы, танцоры и дирижеры. Их лица легко узнавал даже тот, кто никогда не интересовался классической музыкой.
Алессандра полюбовалась на последний плакат отца — увеличенное изображение с обложки недавно записанного «Мессии» Генделя. Резкая черно-белая фотография с наклонной нижней подсветкой придавала его лицу тяжелую скульптурность, подчеркивая резкость обтянутых кожей черт. Он напоминал ястреба: суровый, пугающе проницательный и вызывающий трепет. Алессандре впервые пришло в голову, что без этих качеств нет выдающейся личности.
Но отец никогда не был таким холодным и жестоким, каким представал на этом изображении. Видимо, подобный образ затрагивает душевные струны миллионов людей, заставляя покупать его записи.
Или это просто отражение вкусов рекламных агентов, с невеселым юмором подумала она. Харизма отца — их товар. Кто бы купил Генделя в исполнении Сола Ксавьера, если бы на обложке компакт-диска значились лишь имена композитора и исполнителя?
Улыбаясь про себя, она перешла к противоположной стене, на которой красовался огромный портрет Майкла Ольшака. Алессандра старалась не замечать его. Если бы беседа отца не затянулась, возможно, она сумела бы справиться с этой задачей.
Пытаясь отвлечься от мыслей о семье Савентосов и беременности матери, она стала пристально рассматривать лицо, черты которого разительно отличались от отцовских. Портрет был солнечный: кремово-янтарный фон подчеркивал поразительную красоту бронзово-рыжих волос. У Майкла были широкая искренняя улыбка, львиная грива и решительные голубые глаза. Легкий в общении, дружелюбный, смешливый… Не красив, но страшно обаятелен.
— Не мой тип, — пробормотала Алессандра, но все же вынуждена была признать, что чарам такого мужчины противостоять трудно.
Сол вышел из кабинета Роланда.
— Дорогая! — окликнул он дочь. Алессандра обернулась порывисто и виновато, как будто ее застали на месте преступления. — Извини, что заставил тебя ждать. — Он взял ее за руку. — Ты же знаешь, как иметь дело с Роландом. Он просто не умеет умолкать вовремя!
Роланд, вышедший следом, добродушно рассмеялся.
— Если бы я научился молчать, то уже давно сидел бы на пенсии где-нибудь в пригороде. Как дела, Алессандра?
— Все хорошо, спасибо.
— Вот и чудно. — Он взял ее руку и долго не отпускал. — Помни, что мне всегда нужны хорошие пианисты. Я давно не слышал твою игру, но помню, что это было замечательно.
Алессандра благодарно улыбнулась.
— Спасибо, Роланд. Я это запомню. Только едва ли когда-нибудь буду концертировать. Дайте мне лошадь, и я справлюсь с шестифутовыми барьерами на глазах у тысяч зрителей. А вот Альберт-холл пугает меня до смерти. Нет уж!
Сол усмехнулся и вывел ее на улицу.
— Ну что, идем в «Ритц»?
