притворяться счастливой семьей.
Она наблюдала за родителями, как только что назначенный детектив, посланный на встречу с заданием найти ключ к разгадке.
— Роланд все еще старается убедить меня разрешить Майлзу Кингу написать мою биографию, — сказал Сол, нарезая хлеб удивительно ровными ломтиками.
Алессандра, напряженно следившая за реакцией родителей друг на друга, заметила, что глаза Тэры вспыхнули.
— Разве я не говорил об этом? — спросил Сол. — Наверняка говорил.
— Нет, — лаконично бросила Тэра, разрывая пополам кусок хлеба.
— Неужели? — поднял брови отец.
— Мне рассказал Роланд.
— А… Понятно.
— Ему показалось странным, что я не знаю этого, — с загадочной улыбкой промолвила Тэра. — Он думает, что у нас нет секретов друг от друга.
Родители обменялись коротким взглядом, похожим на электрический разряд, и Алессандра затаила дыхание. Она вдруг вспомнила звонок по мобильному телефону и короткие ответы отца. О Господи, нет!
— Майлз Кинг — великолепный писатель, — промолвила Тэра.
— То же самое говорит Роланд, — улыбнулся Сол. — Кинг хочет месяц понаблюдать за моей работой, прежде чем начать писать.
— Это было бы чудесно! — рассмеялась Тэра.
— Для него или для меня? — прищурился Сол.
— Для обоих. И что, ты согласишься?
На этот раз у взгляда, которым они обменялись, было куда более высокое напряжение. Алессандре пришло в голову, что лязг мечей в доме Савентосов честнее и предпочтительнее этой напряженной, сдержанной уклончивости.
Что-то пробормотав, она выскользнула из-за стола, взбежала по лестнице в спальню и позвонила Рафаэлю.
Когда раздались длинные гудки, у нее упало сердце. В третий раз за вечер она пыталась связаться с Рафаэлем. Там снимали трубку и молчали. Она могла поклясться, что слышит чье-то осторожное дыхание. Алессандра называла себя и просила позвать Рафаэля. Наступала тишина, а затем слышался щелчок разъединения связи. Изабелла, решила Алессандра. Сука.
Неудовлетворенность и беспокойство нарастали. Неужели она так и не поговорит с Рафаэлем? Ее затопила волна головокружительной дурноты.
Алессандра вновь набрала длинную цепочку цифр и с тяжелым сердцем принялась ждать.
Теперь включился автоответчик, говоривший вежливым голосом Катрионы.
Алессандра села на край кровати и закрыла глаза. Дикое и пугающее чувство утраты чего-то бесконечно ценного поглотило ее.
Ночь просачивалась в оксфордширский дом семьи Ксавьеров, достигала самых отдаленных уголков и щелей и наполняла их тайнами.
Лежа в постели, она прислушивалась к последним звукам уходившего длинного дня. Дом тихо поскрипывал в тишине: остывало отопление. За окном монотонно повторяла свой печальный призыв сова.
Она слышала тихие шаги родителей по лестнице. Сначала поднялась мать, а спустя час — отец. Алессандра представила себе, как они лежат в огромной кровати, отвернувшись друг от друга. Близко и в то же время очень далеко.
Она пыталась забыться сном, воображая, как завтра вернется на самолете в Испанию. Но беспокойство распаляло ее воображение…
Алессандра вздрогнула и очнулась. Ее тонкий слух уловил урчание мотора подъехавшей машины, звук хлопнувшей дверцы, тишину и новый шум мотора, стихнувший вдали.
Под окном слегка заскрипел песок.
Когда в зарешеченное стекло ударила горсть мелких камешков, у нее бешено забилось сердце.
Она соскочила с кровати и распахнула окно. «Ромео и Джульетта», сцена на балконе. Фигура внизу была окутана мраком.
— Я — Рафаэль Годеваль Савентос, — сказала фигура и широко раскинула руки, демонстрируя свою силу. — Я пришел за своей женой. Немедленно откройте дверь.
Алессандра прыснула и тут же прикрыла рот рукой, чтобы не всполошить родителей.
— Тсс! Я спускаюсь.
ГЛАВА 27
Ужин в доме Дейнманов был скрупулезен и элегантен. Дейнман и Джорджиана ели кефаль и салат из капусты с измельченными орехами под свежим апельсиновым соусом и чистым оливковым маслом. Далее следовал фруктовый шербет с малиновой подливкой. Джорджиана тщательно отобрала ингредиенты для ужина в продуктовом отделе «Харродза»[1] .
Это отвлекло ее от мыслей о сокрушительном отпоре, полученном от Сола. А вернувшись домой, она сразу же занялась приготовлением блюд, которые радовали не только глаз.
Дейнман приветствовал ее старания цветистой похвалой. Под рыбу он выбрал бутылку ее любимого «сансерра», а к шербету подал «монбазьяк».
Сегодня вечером он испытывал к жене нежность, видя в ней глуповатую молодую девушку, которая осознала свою ошибку, раскаялась и нуждается в утешении.
Джорджиана была подавлена и необычно тиха. Зная причину этого и в то же время понимая, что она не догадывается о звонке Сола, Дейнман старался поддерживать приятную беседу. Спросил о том, как прошел день, и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать анекдоты, услышанные от своей секретарши Селии, которая знала все последние светские сплетни.
Джорджиана вежливо слушала и время от времени улыбалась. Дейнман понимал, что его внимание помогает жене успокоиться.
Проходя мимо ее стула, чтобы открыть бутылку вина, он нагнулся и поцеловал Джорджиану в шею.
— Сегодня вечером ты просто прелестна, — прошептал Дейнман ей на ухо, получив в ответ легкую улыбку.
Бледная, хрупкая красота Джорджианы по-прежнему волновала его. Драгоценная безделушка, яичная скорлупка, готовая треснуть от неосторожного обращения…
Доктор откупоривал бутылку, размышляя о том, что бледная и хрупкая психика Джорджианы тоже доставляет ему удовольствие. Год за годом собирая осколки человеческих жизней, сталкиваясь с напором требовательных пациентов, он приходил домой, где ждала безропотная, уступчивая и не слишком умная жена. Он не видел необходимости сталкивать ее с суровой реальностью. В конце концов, она была счастлива в том мире, который построила для себя сама. В мире эгоистичного ребенка.
Дейнман прекрасно знал, что в другой обстановке, при нехватке денег на причуды и в отсутствие партнера, защищающего ее от жизни, Джорджиана рано или поздно обнаружила бы свою порочность и ввергла себя в серьезные неприятности. Он также сознавал, что ее непреодолимая страсть к интригам и коварству оставалась потенциально опасной. И все же продолжал считать жену ребенком, наивной чужестранкой, нуждающейся в его покровительстве.
Дейнман вспомнил, что она пленила его с первого взгляда, когда пришла на прием. Ему захотелось обладать этой женщиной и заботиться о ней. Вскоре она полностью впала в зависимость от его воли, его руководства и любви. Он ловко и ненавязчиво управлял ее жизнью, как считал нужным. При необходимости
