Будь проклят Брамс, будь проклят Малер, будь прокляты Стравинский, Шуберт и Бетховен, вместе взятые! Джорджиана позвонила администратору и дала указание забронировать ей место на самолет до Лондона.
Ксавьер со спокойным, отрешенным выражением лица помог ей уложить вещи. Он посадил ее в такси и поцеловал на прощание.
Прилетев в Лондон, Джорджиана действительно сразу же позвонила Элфриде и попросила порекомендовать хорошего врача. Затем договорилась встретиться с подругой за обедом, собираясь попросить ее совета по гораздо более интимному вопросу.
Это было четыре года назад. И Элфрида не подвела ее, подумала Джорджиана на пути в артистическую Ксавьера. По ее совету Джорджиана разработала один из наиболее захватывающих проектов своей жизни.
Глава 3
После концерта Тэра не спешила домой. Собственно, она еще не решила, какое место станет ее домом на эту ночь. В ее голове все еще звучали магические звуки последней части Четвертой симфонии Брамса. Ей хотелось как можно дольше сохранить удивительное ощущение, которое вызвала в ней эта музыка, пока оно не испарилось, как чудесный сон при ярком свете дня. Она медленно шла вдоль набережной, глядя на широкую блестящую ленту Темзы. Под темным осенним небом вода казалась чернильно-черного цвета. Лунный свет, отражающийся в мелкой ряби, выглядел как осколки серебра, упавшие откуда-то с небес. Тэра остановилась и стала наблюдать, как течение несет реку вперед. Она представила, как эта масса воды достигает Тилбери, затем моря, океана и растекается по всему земному шару. Этот неумолимый вечный круговорот завораживал ее. Завершающие аккорды симфонии вновь и вновь повторялись в ее голове.
Редкие прохожие, исключительно мужчины, с удивлением поглядывали на нее. Что может делать миниатюрная и определенно привлекательная девушка на пустынной набережной совершенно одна в одиннадцать вечера? Бог знает, что они думали.
Тэра была прекрасно осведомлена об опасностях большого города. Не раз те, кто близко к сердцу принимал ее интересы, читали ей суровые лекции на эту тему. Но ей было в высшей степени все равно. Она сама могла постоять за себя. Пусть кто-нибудь только попробует ее тронуть! За год, проведенный в Лондоне, ей уже пришлось как-то отшить в метро двух наркоманов и одного вдрызг пьяного, который сказал ей, что у нее призывные глаза.
Она посмотрела на цепочку мерцающих фонарей вдоль набережной и неожиданно ей захотелось очутиться в объятиях Бруно. Ей захотелось ощутить тепло и надежность его большого сильного тела, захотелось посмотреть в его золотисто-карие, бесконечно преданные глаза.
Часом позже она уже тихонько кралась на цыпочках по коридору общежития одного из колледжей университета, держа в руках свои туфли. Дойдя до комнаты Бруно, она поцарапалась в дверь коротко остриженными ногтями. Высокий растрепанный молодой человек, наконец, открыл дверь, держа в руках очки с толстыми стеклами в металлической оправе и моргая от света. Прищурившись, он разглядел Тэру, и его лицо расплылось в улыбке.
– Привет! – радостно сказал он.
– Это всего лишь я. Не надо смотреть на меня так, будто ты откопал сокровище.
Светясь от счастья, он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
– Я могу войти? – нетерпеливо спросила она.
– Да, да, входи.
Он освободил для нее стул, переложив стопку книг на небольшой письменный стол, также заваленный книгами и бумагами.
Тэра села на кровать. Бруно сел рядом. С нежной заботой он всматривался в ее лицо, пытаясь прочитать ее чувства. Он боялся сказать что-нибудь такое, что может расстроить ее.
– Ты его видела? – спросил он, наконец.
– Да.
– Ну и как он выглядит?
– Усталым. Измотанным. – Тэра посмотрела вверх, пытаясь сосредоточиться на образе, который был у нее в голове. – Он выглядел старым.
– Ну, так ему уже за пятьдесят, – заметил Бруно, желая успокоить ее. В свои двадцать Бруно считал, что после сорока жизнь неуклонно катится к закату, – сколько ты не виделась с ним?
– Вечность. С прошлого Рождества. – Чувство вины зашевелилось в ней. – Тогда он выглядел хорошо. Просто отлично.
Бруно утешающе обнял ее за плечи. Он мог понять, что значит чувствовать себя виноватым в разладе с родителями.
– Я думала о том, чтобы пройти за кулисы и сделать ему сюрприз, – с сожалением сказала Тэра. – Я почти решилась на это. Но потом… я почему-то застеснялась.
– Ты? Застеснялась?
– Невероятно, да? Но он выглядел таким суровым и таким далеким на этой сцене. Недоступным. Мне было трудно представить, что это мой любимый папочка, которому когда-то нравилось крутить меня вокруг, держа за руки, пока у меня не начинала кружиться голова.
– Светлые воспоминания детства, – улыбнулся Бруно.
Противоречивые чувства отражались на лице Тэры.
– Все из-за этой кошмарной последней ссоры. Я наговорила тогда ужасных вещей. Должно быть, я страшно обидела его.
Лицо Бруно светилось любовью и сочувствием.
– Я все-таки встречусь с ним. Обязательно встречусь, и очень скоро. Перед следующим концертом Ксавьера.
– А-а, Ксавьер! – воскликнул Бруно. Его взгляд оживился. – Великий дирижер! Значит, он действительно приехал?
– Да. Он был там, живьем.
– Ну, и каково твое мнение о нем? – с любопытством спросил Бруно.
– Он умеет производить впечатление на публику. Люди, сидевшие рядом со мной, смотрели на него с таким сентиментальным благоговением, какое обычно приберегают для королевской семьи.
Бруно рассмеялся.
– Но музыка-то была хорошей?
– Музыка была душераздирающе прекрасной. Жаль, что ты не смог пойти, – сказала она, с улыбкой повернувшись к нему. Взгляд ее зеленых глаз из-под длинных черных ресниц заставил сердце Бруно сжаться от нежного желания.
– Мне тоже жаль, – сказал он.
– Как твой вечер? Удалось встретиться с влиятельными лицами? – спросила она, поддразнивая.
Бруно отказался от концерта, чтобы присутствовать на проводимой юридическим факультетом встрече с практикующими адвокатами, знакомство с которыми могло быть полезно студентам в их будущей карьере. Студентам было настоятельно рекомендовано присутствовать на встрече, и Бруно пришлось пойти. Он бы с гораздо большим удовольствием послушал концерт или отправился еще куда-нибудь.
Бруно Корнуэл ненавидел юриспруденцию. Он ненавидел толстые, невыносимо скучные тома, которые ему приходилось штудировать день и ночь. Он ненавидел саму мысль о карьере юриста.
Бруно хотел быть музыкантом. Его родители, всегда поощрявшие те его юношеские интересы, которые они считали полезными для его интеллектуального и культурного развития, с удовольствием платили за его индивидуальное обучение игре на фортепьяно в школе и непременно посещали школьные концерты, в которых Бруно принимал участие.
