Эдвина понизила голос, хотя на них никто не обращал внимания.
– Ты не зашел к Женевьеве.
– Да. Думаю, что этим доставил ей удовольствие.
Как мрачно, как горько он сказал это! На мгновение Эдвина растерялась, но тут же опомнилась, увидев, как графиня положила маленькую красивую руку на плечо Тристана. Эдвина понимала, что для него это ровным счетом ничего не значило, но она почувствовала такую злость за то, как он обращался с Женевьевой, что ей захотелось задеть его, и она знала, как сделать это побольнее.
– Я просто подумала, что ты должен быть в курсе, – легким тоном сказала Эдвина. – Дитя, рожденное при таком сроке, чаще всего не выживает.
Она добилась своего, несомненно!
– Эдвина! – попытался одернуть жену Джон, но Тристан крепко держал ее за руки.
– Что она сделала?
– Ничего, но она знает о твоем возвращении.
Он уже был на ногах и шагал прочь. Кто-то окликнул его, но Тристан даже не обернулся.
– Эдвина, Господи… – выдохнул Джон.
Эдвина повернулась к своему мужу и перешла на шепот:
– Это могло бы случиться, если бы он… не повидал ее. Она была вне себя.
Джон снова внимательно посмотрел на нее, и Эдвина в который раз подумала, как он красив и как она счастлива.
Губы их встретились, и Эдвина поняла, что все было бы совсем хорошо, если бы ей только не приходилось волноваться за племянницу.
Женевьева, должно быть, спала. Когда она проснулась, то ощутила давящую боль в висках, но сильнее этой боли была тоска, гнездившаяся в ее сердце. Ей следовало знать, что она была для него ничем, что она для него всего лишь враг, поверженный и используемый и, ей не стоит из-за этого расстраиваться. Но она не могла. Она не могла унять боль, избавиться от щемящего чувства, обиды, перестать истязать себя. Она беременна и это настолько заметно, что ей уже невозможно появиться в обществе, а он, даже не взял на себя труд зайти, что бы повидать ее и сказать, что с ним все в порядке.
Она снова закрыла глаза, но тут же их раскрыла, не зная откуда к ней пришла уверенность, что она не одна в спальне.
Женевьева посмотрела в сторону двери.
Там стоял Тристан, его взгляд был устремлен прямо на нее, он знал, что она проснулась, но не позаботился о том, чтобы объявить о своем появлении. Женевьева сначала почувствовала страх под его испытывающим взглядом, его глаза были темными и настороженными. Его голубая туника, казалось, сейчас разойдется по швам на широких плечах. Все вокруг было подвластно молодому жестокому богу.
А напротив него лежала она, потерявшая все свое достоинство за эти месяцы. Ее волосы были распущены, за время сна они спутались и разметались по подушкам. Одеяла скомкались и сползли в сторону, обнажив босые ноги. Женевьева ужаснулась всей невыгодности своего положения, она почувствовала себя совершенно несчастной. Поспешила сесть, опершись спиной о столб.
Внезапно, помимо воли, Женевьева поняла, насколько сильно она любит его, насколько сильно она переживает за него и, как ей больно от того, что она не может ожидать ответа на свое чувство. Поняла, как она одинока и несчастна и как ей обидно, что он не поспешил увидеть ее по приезду. Наверняка у него есть интерес на стороне, наверное, какая-нибудь другая женщина.
– Итак, ты вернулся.
О, она и сама не знала, что ее голос может звучать с такой горечью и холодностью. Женевьева заметила, как напрягся Тристан при ее словах, и подумала, что говорит, как сварливая жена, но ничего не могла с собой поделать.
Он не ответил, он просто направился к ней, и Женевьева не могла понять, чего же в данную минуту хочет: расплакаться ли, взмолиться, чтобы он приласкал ее, или что есть силы ударить его.
Она не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Тристан присел на кровать рядом с ней, и Женевьева вся сжалась и напряглась, но не опустила глаза. Внутри у нее все затрепетало от его чистого мужского запаха, от таких знакомых и дорогих черт его лица, от его бронзовых рук, обрамленных белоснежными кружевными манжетами.
– С тобой все нормально? – спросил он.
– Нет, я в ужасном состоянии! Я не хочу больше оставаться здесь.
Он протянул руки к подолу ее платья, задрал его и скользнул вдоль ее ног и бедер к округлому животу. Разозленная столь бесцеремонным обращением, Женевьева попыталась остановить его, но ей стоило бы усвоить, что никто не может остановить Тристана де ла Тера, если он чего-то хочет.
У нее перехватило дыхание, она изо всех сил попыталась сдержать подступившие слезы, ее глаза заблестели от гнева.
Но Тристан даже не посмотрел на нее, он нежно поглаживал ее живот.
– Нет! – воскликнула она дрожащим голосом.
Наконец он посмотрел на нее.
– Это мой ребенок!
– Это мое тело!
