имуществом, титулом и женщиной своего покойного родственника.
– Слушайте, вас зовут! Ваши люди хотят вас видеть после столь долгого отсутствия.
– Нет, Игрейния, сдается мне, что вы вовсе не были примерной арестанткой. Вы очень умная женщина и прекрасно понимаете, что не сумеете противостоять Эдуарду, если он захочет вас заполучить.
– А мне-то что? – Игрейния не в силах была оставаться рядом с ним. Она еле сдерживалась, чтобы не закричать и не броситься по коридору словно ненормальная. – Мое единственное избавление – это смерть вас всех. Так вы позволите мне пройти, сэр? Ваши товарищи вас заждались. Им не терпится воздать вам по заслугам.
– Это хорошо, что вы не пытались бежать.
– А что бы случилось в противном случае? Ваши люди получили приказ выпороть меня плетью? Или отрубить голову?
– Ни то, ни другое, – спокойно ответил Эрик. – Но они поместили бы вас в подвал и держали в нем до моего возвращения.
– Если бы поймали.
– Уверяю вас, непременно бы поймали.
Он как будто и не собирался ее отпускать – словно ее изучал, пытался найти что-то в ее глазах или в словах.
– Что теперь говорить? Вы возвратились. Я здесь. Птичка по-прежнему в клетке. Только клетка стала немного больше.
– Нынешняя война продлится очень долго. Мне снова предстоит уехать. И какая бы логика ни руководила вашим умом и ни двигала вашей бесшабашной душой, думаю, будет лучше, если я заранее вас предупрежу. Вам казалось, что вы распоряжаетесь в своей клетке, и вам невмоготу, когда в ней устанавливают правила. Это может измениться. Неизменно другое: вы – военный трофей.
– Понятия не имею, о чем вы говорите! – раздраженно пробурчала Игрейния. Она чувствовала, что теряет контроль над собой. Еще секунда, и она бросится на камни, только чтобы избавиться от него. Сердце гулко колотилось. Грудь сдавило, и дыхание вырывалось частыми прерывистыми толчками. – Я не собираюсь бежать. Буду сидеть в своей клетке – в самой маленькой, пока вы в замке! Я готова даже на это!
– Если потребуется, придется быть готовой и ко многому другому, – заметил Эрик.
– К чему угодно, только уходите! Вас ждут в главном зале.
– Ждут! Предстоят торжества и возлияния. Я вас приглашаю. Мне говорили, ваше место за столом уже много вечеров не пустовало. Пусть мое возвращение не ломает ваши привычки.
Шотландец так и не отпустил ее руку. У Игрейнии хватило сил холодно ответить:
– Я не участвую в праздниках по случаю смерти и разорения!
– Ну конечно, это же ваши соотечественники! Прошу прощения, мадам, я совершил бестактность – возвратился с головой на плечах.
Игрейния попыталась вырваться, но это было то же самое, что вырываться из стальных тисков. Она выпрямилась и честно призналась:
– Вы ошибаетесь. Я вовсе не желала, чтобы вам отрубили голову.
– Предпочли бы, чтобы искромсали сердце?
– Я вообще не желала вам смерти.
– Осторожнее! А то я подумаю, что вы с нетерпением ждали моего возвращения!
Игрейния медлила, сознавая, что слова надо выбирать как можно осторожнее. И тут Эрик неожиданно рассмеялся.
– Ясно, вы не желали мне смерти, но и не слишком желали моего возвращения. Приятно проводили время, зная, что мое имя обеспечивает вам безопасность в Лэнгли. А в подвал вы пришли убедиться, что путь к отступлению все же существует.
– Ради Бога, разрешите мне пройти!
– Здесь я или нет, вам придется привыкнуть к мысли, что вы останетесь в Лэнгли.
– Вы можете распоряжаться чем угодно, сэр, но только не моими мыслями и чувствами.
– Мне они абсолютно безразличны – до тех пор, пока вы ведете себя благоразумно.
– Я достаточно напугана и поставлена на место. Могу я теперь идти?
– Так вы присоединитесь к нам за ужином?
– Нет.
– Не желаете послушать музыку и рассказы о доблести и чести?
– Боюсь, что бахвальство хвастунов может расстроить пищеварение. Я спрашиваю еще раз: могу я идти?
К удивлению Игрейнии, Эрик мрачно кивнул и разжал пальцы. Она старалась идти как можно медленнее, но с каждым метром ускоряла шаг. Шотландец за ней не пошел.
Но она была уверена, что он следил за ней взглядом.
По лестнице она поднималась бегом. Однако не могла избавиться от ощущения, что за ней следят.
