Зонды должны были доставить ей тщательно отобранные пробы грунта и скальных пород для дальнейшего исследования учеными корпорации. Цели исследований часто были неизвестны Сакай. Но ей не хотелось занимать подобными пробами много места в трюме, когда его можно было использовать для хранения образцов с других, более перспективных планет.
А пока нужно было как-то провести этот час. Сакай сняла наушники, зевнула и потянулась. Ох уж эта очаровательная жизнь планетарного исследователя! Путешествовать к далеким экзотическим мирам! Быть самому себе хозяином! Находить несметные богатства! Все это ей обещали, когда после войны она оставила армию и начала свою карьеру исследователя.
И это было правдой. Отчасти.
Работа хорошо оплачивалась: гонорар и комиссионные, если планета была богата Q–40 — редким веществом, от которого зависели межзвездные перелеты, — или другими ценными ресурсами. Но «несметные богатства» принадлежали копорациям, которые ее нанимали.
И она была сама себе хозяином, как и любой другой исследователь-одиночка. Но все больше и больше мелких компаний вытеснялись мегакорпорациями, поощряемыми правительством в «интересах науки, безопасности и обороноспособности». Так что иногда она чувствовала себя служащей большой корпорации, но без медицинской страховки и пенсии.
И, конечно, она путешествовала ко многим далеким мирам. Правда, большинство планет класса 4, которые, в основном, содержали Q–40, не могли похвастаться особой привлекательностью, но ей встречалось несколько потенциально обитаемых планет. А на других ей встречались поразительные явления. Непрерывное кольцо действующих вулканов, извергавших пламя на одной из планет, похожей на ад. Планета с прекрасным синим океаном, в котором вращалась колония оранжево-зеленых огранизмов размером с континент, пылавшая красивым серебристым светом, когда оказывалась на ночной стороне.
Но все это — только с орбиты. По роду своей деятельности она никогда не опускалась на поверхность. Только наблюдала и записывала данные с высоты. Наземные исследования были масштабными, дорогими и специализированными операциями, которые предпринимались только после ее возвращения и тщательного изучения привезенных ею образцов. Это могло занять несколько месяцев. Так что большую часть времени она проводила в тесном пространстве своего корабля.
Она любила свой корабль. Он был надежен, маневренен и эффективен. Как и большинство исследовательских кораблей, он не имел гиперпространственных двигателей. Только вооруженные силы и некоторые крупные корпорации могли позволить себе строительство кораблей, способных генерировать необходимую для прыжка энергию.
Конечно, это был не люкс. Рубка походила на отремонтированную кабину старого транспортника, чем, собственно, и являлся ее корабль: кресло, панель управления, беспорядочный набор инструментов, вентиляторы, трубы и проводка, металл и пластик. За рубкой — тесная жилая зона: откидная койка, компактные тренажеры, необходимые во время длительного полета в условиях невесомости, контейнер для конденсата, контейнеры с сублимированными продуктами, небольшой туалет и вибродуш, служивший одновременно дезинфецирующим устройством. Остальное место занимали воздушные и водяные регенераторы и другие системы жизнеобеспечения, топливные баки, двигатели, исследовательское оборудование, отсеки зондов и трюм для образцов.
Хороший исследовательский корабль должен был обладать первоклассным трюмом для образцов. Она пожертвовала собственными удобствами ради того, чтобы установить на «Скайдэнсере» самый лучший. Сакай могла при помощи компьютера изменять конфигурацию системы отсеков, в зависимости от типа исследуемой планеты, количества и состава полученных образцов пород. Несмотря на то, что даже большое количество неочищенного Q–40 не могло достигнуть критической массы, необходимой для начала цепной реакции, это вещество было источником сильного теплового и радиационного излучения, которое угрожало ее здоровью и безопасности корабля. Так что образцы нужно было хранить в небольших количествах в отдельных, хорошо изолированных контейнерах, от которых целиком или по отдельности можно было избавиться в опасной ситуации. Обеспечение последней предосторожности дорого ей обошлось, но она надеялась, что ей никогда не придется этим воспользоваться, ибо возвращение с пустыми трюмами не оплачивалось ее нанимателями.
Осталось только найти богатую планету, чтобы в трюмах оказалось достаточно образцов пород, содержащих Q–40, для возникновения такой ситуации.
Что же ей делать целый час? Вздремнуть? Потренироваться? Перекусить? Она наклонилась вправо, все еще пристегнутая к креслу, и щелкнула по кнопке на пульте, прокрутив список имеющихся в памяти компьютера записей книг, фильмов, музыки. Но так и не смогла ничего выбрать. Сколько прошло времени? Она посмотрела на бортовой хронометр. Через полчаса, по расписанию, она должна принять узконаправленную тахионную передачу с базового корабля Universal Terraform, в которой ей сообщат сверхсекретные координаты следующего места назначения и зоны перехода в гиперпространство. И, возможно, пару слов от Джеффри Синклера.
Сообщения личного характера в таких экспедициях не одобрялись, и обычно разрешались лишь в крайних случаях. У корпорации было множество причин для этого, связанных с дороговизной связи и секретностью задания. Корпорации старались как можно дольше хранить координаты исследуемых планет в тайне от конкурентов. Она также подозревала, что им было выгодно, когда пилоты думали только о работе и не беспокоились о происходящем дома.
Но Джефф обещал, что попробует послать ей короткое сообщение, пользуясь своим служебным положением. Она не могла сама послать ему сообщение, так что ей оставалось ждать вестей от него. Это тоже было частью работы планетарного исследователя.
Так чем же пока ей заняться? Она знала, что бы сделал Джефф в такой ситуации. Пожалуй, ей стоит последовать его примеру. Это была одна из привычек, свойственных им обоим.
— Компьютер, убавить свет.
Она отстегнула ремни, оттолкнулась вверх от кресла, пользуясь слабой гравитацией и оказалась над пультом, погрузившись в созерцание поверхности Фенсалира, которая проплывала под ее кораблем, окруженная скоплением звезд, чье яркое сияние можно было было наблюдать только в глубокой ночи космоса.
И она думала о Джеффе, который всегда старался делать то же самое, хотя бы раз в день: просто смотрел на звезды с любой точки Вавилона 5, неважно, была ли это временно опустевшая рубка или один из наблюдательных куполов, или выискивал любой правдоподобный предлог для прогулки в скафандре по поверхности станции. Лучший способ для медитации и размышлений, как он говорил. Помогает видеть все в перспективе.
Интересно, что он сейчас делает? Они расстались на Вавилоне 5, в Новый Год, через два дня после того, как он сделал ей предложение. Хотя они прожили вместе некоторое время, ей потребовалось целых пятнадцать лет, чтобы ответить «да» на этот вопрос.
Многое изменилось с момента их первой встречи в Академии Вооруженных Сил Земного Содружества. Тогда она училась на втором курсе, а он был необыкновенно привлекательным энергичным лейтенантом, их летным инструктором.
У Сакай захватило дух, когда он в первый же их учебный полет выполнил обратную полупетлю с переходом на «бочку». Тогда она почти потеряла сознание. После полета она обвинила Синклера в опасной показухе, хотя, честно говоря, больше злилась на себя, нежели на его поступок. Он сказал ей, что она не настоящий пилот, и что ее действия нарушают субординацию. Как ни странно, это была любовь с первого взгляда.
Потом была война, разлука, встречи, снова расставания — пятнадцать лет борьбы с ним, ссоры, разрывы отношений, примирения и новые разлуки, встречи с другими. Но они всегда любили друг друга. Он полагал, что это чувство никогда не уходило, хотя они иногда не знали, почему.
Но они провели так много времени порознь, и чего ради? Ее работа, его работа, ее упрямство, его упрямство. Хотя сейчас это было неважно, она была здесь, за много световых лет, на орбите богом забытой планеты, уехав через два дня после после помолвки, обреченная на пятимесячное одиночество на краю исследованного космоса.
Ирония этой ситуации была в том, что никто из них не оказался в проигрыше. Один из их извечных споров касался того, что Джефф никогда не позволял себе настоящей личной жизни, потому что у него
