натиска внутренних сил неуравновешенной и все еще очень горячей утробы, вдруг лопнула и расползлась мозаикой материков. Но этим дело не кончилось. С одной стороны звезду продолжало распирать изнутри давление горячих недр, с другой – на материковых поверхностях стали вспухать огромные ядовито-зеленые волдыри, звезда жутко разбухала и ощетинилась, как потревоженная рыба-еж, превратилась в чудовище. Гулкий «космический» шепот торжественно произнес:
– Зойсуэлла! Звездная колыбель!.. Таким ли было начало?..
Багрово-зеленое ощетиненное чудовище судорожно взорвалось, осколки материков тяжело разлетелись в звездном пространстве, зеленые волдыри на этих осколках раздулись радужными пузырями и тоже стали взрываться. И когда они стали взрываться, рассеивая в пространство тонкие лоскуты и полотнища радужной пленки, Леонид сразу все понял...
В свое время академик Аррениус подарил миру гипотезу о вечности живого вещества. Согласно этой гипотезе жизнь вообще появилась одновременно с зарождением Вселенной, а жизнь на планетах могла возникнуть путем простого и естественного их «осеменения» живым веществом из жизнеобильного космоса. Насчет вечного существования живого – здесь академик Аррениус, видимо, здорово перегнул. А вот насчет «космического осеменения»... Академик Опарин, к примеру, был решительно против «осеменения». Перед миром он тоже в долгу не остался и подарил человечеству гипотезу о длительном эволюционном преобразовании неживой материи в живую в благодатных условиях нашей Земли. Большинство ученых-биологов, поразмыслив, решили, что эта гипотеза ближе к истине, чем все остальные, и признали за ней почетное право именоваться «Коацерватной теорией академика Опарина». Несколько следующих поколений биологов, приняв авторитетную мудрость своих ученых предшественников, поставили массу биохимических и биофизических экспериментов, дабы подкрепить вышеназванную теорию практикой. И убедились, что для того, чтоб воссоздать хотя бы два основные биополимера – белок и нуклеиновую кислоту, – всех благодатных (а заодно и всех неблагодатных) условий нашей планеты отнюдь не достаточно. Более того, попутно выяснилось, что сотворение обоих биополимеров невозможно без участия в этом великом таинстве мощных гравитационных и электромагнитных полей, сверхплотного потока антинейтрино и особого теплового режима. И в днище «Коацерватной теории» появилась такая пробоина, заделать которую было уже невозможно. Поэтому взгляды естествофилософов вновь обратились в межзвездный простор. Двое софийских ученых-биологов – Зойко Панчев и Суэлла Торндайк – обнародовали «сумасшедшую» гипотезу о «зарождении квазиживого протовещества на нестабильно остывающих звездах». Насколько Леонид мог припомнить, в гипотезе Панчева – Торндайк ничего не говорилось о «покрывале», и таким образом «покрывало» можно было смело отнести на счет художественного вымысла постановщиков спектакля. А жаль. Покрывало Зойсуэллы имело все преимущества дерзкого атрибута наглядности и весьма впечатляло...
Мим, словно ему и впрямь удалось раскрыть загадку Жизненного Начала, выражал свое ликование танцем и жестами. Его замедленные искусственным полем антигравитации прыжки-полеты под звуки торжественно-плавной мелодии были просто великолепны. Он протягивал открытые ладони то к звездному небу, в котором реяло большое полотнище радужной пленки, то к двум своим партнерам. Теперь Леонид совершенно отчетливо понял смысл пантомимы, и ему стало совестно перед невидимыми зрителями Форума. Радужный парус, летящий к планете Земля, символизировал Начало Жизни, а невольные партнеры мима, по идее, должны были символизировать Ее Вершину...
Спектакль завершился красочным апофеозом. В звездном пространстве медленно вращался шар Земли, и хотя его окружала багровая атмосфера, выглядел он почему-то вполне современно, если не считать отсутствия суетливой соседки Луны. Радужное покрывало окутало планету и утонуло в ее атмосфере. Планета стала ярко-зеленой. Появилась Луна. Хорал достиг музыкального апогея, в полном составе явился балетный ансамбль, вспыхнул пламенный Цветок Знания, красавица Земля обрела свой привычный бело-голубой наряд...
Иллюзионная сферокартина еще не успела угаснуть, как огромный зал Форума наполнился морем света и на сцену обрушился грохот аплодисментов. Благодарные зрители аплодировали стоя, слышались возгласы: «Браво, Николо Беллини! Браво, Николо! Браво!» Леонид и Надия, не скрывая изумления, смотрели на человека в черном трико. Знаменитый танцор сорвал маску мима, перчатки и отшвырнул прочь. «Ни-ко-ло! Ни-ко-ло!..» – с энтузиазмом скандировал зал. Беллини кланялся, глядя в зал черными блестящими глазами. Потом он плавным движением указал на балетную группу, взял Леонида и Надию за руки и заставил своих партнеров выйти немного вперед. Леонид услышал его тяжелое дыхание. Лицо этого человека блестело от пота, на черном трико были заметны влажные пятна, грудь высоко вздымалась и опадала, но глаза артиста сияли. Зал неистовствовал. Беллини подхватил в воздухе брошенный кем-то букетик из трех алых гвоздик, вручил его Надии и гибко ей поклонился, прижав по- восточному руки к груди. Зал продолжал аплодировать. Леонид и Надия поторопились уйти и опомнились, только покинув здание Форума.
Проезжая мимо Павильона Тишины, они, не сговариваясь, сошли с тротуарной ленты. Павильон представлял собой довольно большое стеклянное сооружение в виде сильно сплющенного ребристого шара. Внутри было светло и уютно. Журчали фонтаны. Центральную часть Павильона занимала роща веерных пальм. Под каждым деревом стояли треугольные столики, и все они были свободны. И вообще, в Павильоне, видимо, не было ни одного человека – сегодня никто не хотел тишины.
Они углубились в рощу. Надия облюбовала столик возле центрального фонтана. Листья пальмы глянцево блестели от влаги, на кончиках зеленых перьев висели чистые капли.
– Здесь влажно, – сказал Леонид.
– Ничего, – ответила Надия. – Это даже приятно.
Она склонилась над парапетом бассейна и опустила букетик гвоздик в бортовую раковину фонтана, до краев наполненную водой. В раковине торчала стеклянная трубка, из нее с шипением вырывалась длинная блестящая струя, от струи летела водяная пыль и оседала на пальмах.
– Смотри, не задень этот лист, – предупредил Леонид.
Надия выпрямилась, задела лист, и на ее обнаженные плечи обрушился дождь крупных капель. Надия вздрогнула и рассмеялась. И Леонид рассмеялся. И вдруг они оба принялись хохотать, и напряжение, накопившееся за время спектакля, быстро оставило их. Леониду сделалось любопытно: смеются ли так настоящие актеры после спектакля? Он подумал, что нет, наверное, не смеются, и пожалел настоящих актеров.
Леонид принес мороженого и фруктовой воды. Они молча ели мороженое, смотрели друг другу в глаза и не могли сдержать беспричинных улыбок. В Павильон кто-то вошел: послышались голоса, металлическое позвякивание, смех. Грохнул взрыв увеселительной петарды, в ответ раздался взрыв богатырского хохота, сверху посыпалось конфетти, – в Павильоне Тишины становилось довольно шумно. Большая компания в костюмах древнеримских легионеров, лязгая доспехами, облепила несколько соседних столиков и за одну минуту осушила целую батарею бутылок фруктовой воды. Леонид осмотрел древнеримское воинство. Это была, в основном, молодежь – программисты и Ю-атмосферники. Покончив с фруктовой водой, легионеры с огромным подъемом исполнили популярную в этом году «Подари мне пояс Ориона, и кольцо Сатурна подари!» Потом кто-то из них спохватился:
– Кстати о Сатурне... Сколько там на твоих песочных?
– О, боги! – воскликнул другой. – Двадцать один пятьдесят... и даже с минутами.
– Ребята, мы свиньи. Громовержец, поди, там заждался, а мы прохлаждаемся.
– Встать! Р-равнение на Юпитер!
– На Юпитера. Сегодня 'а' на конце, понял?
– Верно. Равнение на Юпитер будешь держать послезавтра.
– Да, послезавтра мне нужно на «Мастодонт»...
– Тебе на южный полярный?
– Нет, мне на северный.
– Жаль. А то вместе бы и отправились...
– Эй, антиподы! Не забудьте свои щиты и мечи!
– Я возьму бутылку холодного для Юпитера.
Вы читаете Неуловимый прайд
