вспомнишь! Он бы с этой золотой ротой и разговаривать не стал! Рявкнул бы, как унтер, – и строем в Крым поехали бы, не пикнули! А на меня потом будут орать, что я их детей голодом уморить хочу…
– Никто и рта не откроет. Сам знаешь. Ты – хоревод от бога, у цыган дела в гору идут, все довольны…
– Да знаю, знаю… Говорю – устал. Вот плюнуть бы на это все и уехать, как раньше, к вам в табор! Помнишь? – Митро поднял голову, улыбнулся. – Ох, как ты мне «Долю» пела! В гробу не забуду!
– Табор далеко, – усмехнулась и Варька. – А «Долю» я тебе когда хочешь спеть могу.
– Спой сейчас, – попросил Митро.
Варька вздохнула, отошла к окну, и лунный свет упал на ее лицо. Низкий красивый голос зазвучал чуть слышно:
– Ах ты, доля мири, доля горька, рознесчастно, дэвлалэ… Ай, на всем свете я, ромалэ, без родни…
Митро закрыл глаза, прислонился спиной к стене. Губы его чуть заметно шевелились, повторяя слова песни. Варька пела вполголоса, не глядя на него, опершись рукой о подоконник, и лишь один раз, не обрывая мелодии, украдкой вытерла слезу в уголке глаза. Но Митро не заметил этого.
– Ах, хорошо, господи… – вздохнул он, когда Варька умолкла. – Целой жизни стоит! Ну, что бы тебе в хоре остаться, а? Все за братцем по степям гоняешься, а братец…
– Оставь, Дмитрий Трофимыч.
– Ну, ладно, ладно, не буду…
Снова наступила тишина. Звуки «венгерки» за стеной смолкли. Месяц ушел из окна, и в кухне стало совсем темно.
– Пойдем к цыганам, Дмитрий Трофимыч, – сказала, отходя от окна, Варька. – А то какая-нибудь сорока сюда нос сунет да нас с тобой увидит. Еще люди подумают чего…
– Это про нас с тобой-то?! – Митро до того развеселило это предположение, что он долго хохотал, блестя зубами и вытирая глаза.
Глядя на него, улыбалась и Варька. Еще одна слеза выбежала ей на щеку, но в темноте смахнуть ее было совсем нетрудно.
– Вот что еще, девочка, спросить хотел. – Митро, вдруг вспомнив о чем-то, перестал смеяться. – Ты в Питере не была? Не знаешь, как там Кузьма наш? Второй год ни слуху ни духу.
– Не была, – задумчиво сказала Варька. – Ты же вроде сам собирался ехать.
– Да когда же тут… То одно, то другое… А ехать-то надо, у меня душа не на месте. Кто знает, как они там с этой ведьмой живут. – Митро встал. Вместе с Варькой, негромко разговаривая, они вышли из темной кухни.
Гришка поднялся наверх уже в третьем часу ночи. Молодых давно проводили на постель, гости разъехались, от усталости кружилась голова, и Гришка надеялся, что жена уже спит. Но из-под двери выбивалась полоска света, и он, берясь за ручку, поморщился: и устаток ее, проклятую, не берет…
– Чего свечи зря палишь? – спросил он, входя. – Ночь-полночь, весь дом спит.
Анютка, сидящая у зеркала, обернулась. Она уже разделась перед сном, оставшись в длинной кружевной рубашке, и расчесывала косу. Светло-русые пушистые волосы длинными прядями спадали ниже талии, свет свечи падал на тонкое лицо Анютки, делал темнее светлые серые глаза. «Красавица какая, – равнодушно подумал Гришка. – Правильно гаджэ с ума сходят. Хоть бы ее на содержание кто-нибудь позвал, что ли…»
– Как руки? – спросила она. – Сможешь завтра мне играть?
– Не беспокойся. – Гришка сел на край постели.
Анютка, продолжая расчесывать волосы и глядя в зеркало, спросила:
– А сердечко как?
– Ты о чем? – не понял он.
– Как о чем? Об Иринке. – Короткое молчание. – Ты за нее-то хоть не боишься?
Гришка встал. Подойдя к жене, взял ее за плечи, приподняв, дернул на себя:
– Ну-ка, повтори, что сказала!
– Повторю, только ты не хватайся. – Анютка со злостью вырвалась, кинула беглый взгляд на обнажившиеся плечи. – Не дай бог, пятна останутся, дурак! У меня ведь платье открытое!
– Что ты про Иринку говорила?
– Тебе, Гришенька, лучше надо за собой следить, – посоветовала она, возвращаясь к зеркалу. – Сегодня, когда на нее муж замахнулся, я думала, ты его глазами дотла спалишь. А если я вижу, значит, и цыгане видят. Смотри, доиграетесь.
Гришка снова сел на кровать. Глядя в стену, сквозь зубы сказал:
– Знаешь же, что не было ничего.
– Откуда мне знать? – пожала плечами Анютка. – Я вам свечи не держала.
– Слушай, ну тебе-то что с того? – Гришка лег на постель, закинул руки за голову. – Отвязалась бы ты от меня, в самом деле… Что тебе нужно? В хоре ты теперь королева и без мужа не пропадешь. Купец Медянников за тебя десять тысяч хоть завтра на стол положит. Соглашалась бы, а? Барыней будешь, выезд заведешь… Если по-умному себя повести – он тебе и дом купит, бывали же случаи. Может, у тебя раньше ко мне было что-то – так ведь выгорело давно. Даже детей не рожаешь.
– Не я не рожаю, а ты не делаешь.
– Ну, погавкай у меня еще.
– И погавкаю! – Анютка вдруг резко отвернулась от зеркала, и Гришка с изумлением приподнялся, увидев ее искаженное от ярости лицо.
– Ты… ты… Хоть какая-нибудь совесть у тебя осталась?! – заголосила она. – Давай, Гришенька, давай, гони жену законную на содержание! Продавай ее! Барыш еще получи! Господи, да что вы, цыгане, за люди за такие?! За копейку лишнюю душу черту продадите!
– Тебя бы я и задаром отдал, – заметил на это Гришка. Первое удивление уже прошло, жалости к Анютке он не чувствовал и с досадой смотрел на то, как она хватает со стола и швыряет на пол гребешки, ленты и кольца. Минуту спустя он проворчал: – Хватит, дура… Весь дом перебудишь.
– Дерьмо ты какое, Гришенька… – устало сказала она, берясь за виски. – Весь в папашу своего.
– Правда, что ли, вмазать тебе? – привстал он.
– Не надо. Мне завтра перед людьми петь. Только вот что я тебе скажу, мой сахарный… – Анютка перекинула так и не заплетенные волосы на плечо, подошла к постели и села рядом с мужем. – Вот что я тебе скажу, Гришенька. Ты не надейся с горба меня скинуть. Я не для того с тобой связалась, чтоб ты мной торговал. На содержание я не пойду, воспитание не то. Медянников мне не нужен, у него изо рта хреном воняет.
– Ну, и я завтра чеснока нажрусь…
– Хоть карасина напейся, мне без вниманья! – отрезала она. – Но жить ты со мной будешь. Будешь, Гришенька, будешь, и не сверкай глазками на меня. Я тебе как на духу говорю: ежели я еще раз увижу, что ты на Иринку пялишься, угадай, к кому пойду?
Гришка сел. Схватив жену за плечо, развернул ее к себе. Задохнувшись, едва сумел выговорить:
– Сука…
– Правильно, догадался, – одобрила Анютка. – Тут же в Рогожскую слободу к Картошкам побегу. Прямо к ее свекрови в ноги повалюсь и закричу, что ихняя шлюха Ирка с моим мужем спит.
– Да кто тебе поверит, дура?!
– Поверить не поверят, а жисть ее корытом накроется. – Анютка безмятежно болтала над полом босой ногой. – Ты подумай, Гришенька. Пораскинь своими цыганскими мозгами. На меня тебе плевать, так хоть ее житуху побереги. Ты веришь, что я все сделаю, как сказала?
Гришка опустился на колени возле кровати. Заглянув в лицо Анютки, сдавленно спросил:
– Что тебе надо? Я все сделаю, как ты хочешь. Буду жить с тобой. Сколько тебе нужно буду жить. Видишь – на коленях стою? Не трогай ее только… Ради бога, не трогай ее! Она совсем ни в чем не виновата, ты же видела, она и не смотрит на меня! Поклянись, что не пойдешь туда!
– Клясться не буду, – отворачиваясь, сквозь зубы сказала Анютка. – Придется тебе так поверить. Ежели перестанешь ее глазами на людях есть, так нужна мне твоя Ирка со всеми потрошьями… Ну, по рукам, Гришенька?
