колу, Спиро поднял обломок весла, Юлька бросилась в трактир и вернулась с огромной сковородкой на длинной ручке. А затем все ополчение, повинуясь решительному жесту Розы, молча, быстро и организованно отправилось в мазаный грязный сарай, где Лазарь держал овец и выводок тощих кур. Там Илья пристроился у крохотного мутного оконца и, до боли сжимая в руке кол, принялся наблюдать. Рядом жарко дышала ему в плечо Юлька, пыхтел Белаш. Ободранный петух заорал было с насеста, но Спиро кинул в него корзиной, и тот умолк.
Толпа под крики «Христиан не тронем!», «Жидов нам дайте!» торжественно подползла к трактиру. Илья отчетливо видел красные, потные лица, осоловелые от выпитого глаза, выбившиеся из-под платков волосы баб и уже не стыдился покрывшего спину липкого пота. Несколько человек, покачиваясь, вошли в распахнутые настежь ворота – и остановились. Остановились и идущие следом. Илья вытянул шею – и увидел Розу.
Она, казалось, не замечала стоящую у ворот толпу сброда. Сгорбившись, как старуха, дымя трубкой, она, прихрамывая, бродила вокруг своего котла, и по ее губам Илья видел: что-то бормочет.
– Робя, да это же цыганка! – разочарованно выкрикнул кто-то в толпе. – Не жидовка никакая!
– И шо с того? – пронзительно вопросила бабенка в зеленом платке с огромным животом. – Все они единым миром мазаны! Кто гвозди-то ковал, шоб Христа распять? Цыгане!
Роза подняла голову. Илья увидел ее сумрачное, неузнаваемое лицо, хмуро блестящие из-под черного платка глаза. Посмотрев долгим, тяжелым взглядом на пришедших, она повернулась к ним спиной и, ничего не сказав, снова пошла вокруг котла.
– Да что вы на нее смотрите?! – не унималась беременная бабенка. – Видите ж, православные, – ведьма! И жидов они вон в той хате прячут, шинкарь – тоже жид, да и одноглазый к тому ж! Робя, бей христопродавцев!
Толпа зашевелилась, загудела, качнулась вперед. Илья кинулся к выходу из сарая, но огромная лапа Белаша схватила его за рубаху.
– Да не лягайся ты! Успеешь смертушку принять. Бачь…
Из рядов погромщиков к Розе шагнул молодой парень с испитым лицом, со сбитым на затылок картузом, в красной, явно новой рубахе. Оглянувшись на толпу, он шагнул к Розе, ломаясь, попросил:
– Поворожи мне, што ль, нечисть, перед смертью?!
– Перед чьей? – спокойно спросила Роза, не отрываясь от котла.
Толпа взорвалась негодующими воплями. Парень перестал улыбаться. Нахмурившись, грозно спросил:
– Чаво?
– Я спрашиваю – помереть торопишься? – Роза подняла голову, прямо посмотрела в пьяное, лоснящееся лицо парня. – Не торопись, малой, молодой еще, неженатый даже. И детей ведь нет?
– Гы, какая… – озадаченно сказал тот. – Ну, впрямь нет…
Роза нагнулась. Черенком трубки провела черту между собой и парнем. Выпрямилась и, показывая на черту, коротко предупредила:
– Переступишь – никогда и не будет.
Парень захлопал белесыми ресницами. Неуверенно ухмыльнулся, обернулся на своих, но Илья видел, что он колеблется. А Роза тем временем плюнула в котел, взмахнула над ним руками – и пламя костра, взметнувшись, стало зеленым. Еще один взмах – и огонь порозовел. Еще – и языки заиграли голубоватым светом. Толпа, ахнув, подалась назад. Роза, повернув к ним голову, зло вскричала:
– Ополоумели вы, что ли, крещеные?! Вон иконы в окнах торчат, откуда здесь жиды?! Идите своей дорогой, не мешайте мне! Настроение у меня сегодня плохое, не вводите в грех!
Погромщики в нерешительности молчали. С минуту можно было даже думать о том, что они действительно отправятся восвояси. Но беременная бабенка в зеленом платке вдруг размашисто шагнула через проведенную Розой черту и остановилась прямо у огня. Ее глаза без ресниц вызывающе сощурились.
– А вот я перешла! – визгливо выкрикнула она. – И ништо мне! Люди, дурит вас ведьма жидовская, своих выгораживает! Бей ее!
– Посто-ой, милая… – пропела Роза, и Илью даже передернуло: таким незнакомым, странным, низким стал ее голос. – Зря ты это сделала, ой, зря… Говорила же я – детей не будет? Вот и смотри, что рожаешь!
Она опустилась на колени перед бабенкой, протянула руки к ее юбке, быстро приподняла подол. Та и опомниться не успела, как раздался мокрый шлепок, и в руках Розы оказался сердито бьющий хвостом живой бычок. Толпа ахнула. Бабенка захлебнулась криком, зажала руками рот.
– О, пошли на выход, родимые! – удовлетворенно воскликнула Роза. – О, еще один просится! И еще… И еще…
В истоптанную пыль из ее рук попадали еще два бычка, лягушка, немедленно скакнувшая под колодец, две протухшие мидии и под конец – белая крыса, тут же помчавшаяся к сараю. По толпе пронесся вздох. Беременная бабенка заверещала так, что у Ильи заложило уши, повалилась на спину, задрыгала ногами.
– Ой, спортила! Спортила, проклятая жидовка, спортила-а-а! Бей, бей ведьму, а-а-а!!!
– Стоять! – грозно выкрикнула Роза, кинувшись прямо на толпу с раскинутыми в стороны руками. Та отхлынула, но лишь на миг. Из задних рядов послышались крики:
– Одна она, крещеные! Ничего не сотворит боле! Бей чертову ведьму! Супротив иконы не попрет!
Передние еще колебались, нерешительно глядя на бьющуюся в судорогах беременную бабу и на оскаленное лицо Розы, но сзади уже напирали, над толпой поднялись иконы и палки… Илья понял – все. И, кляня Розу, себя и проклятых гаджэн, вылетел из спасительной тени сарая на двор. За ним, тяжело топая, выбежал Белаш, с пронзительным воплем прыгнула Юлька, воздымающая над головой свою сковородку. Мельком обернувшись, Илья увидел, что от трактира несется, вращая единственным глазом, Лазарь с обрывком цепи в руках, а за ним – с десяток молодых евреев, потрясающих поленьями. Толпа взвыла – и кинулась на них, Илью тут же сбили с ног, он вскочил, ударил кого-то палкой по ногам, выдернул из-за голенища нож, мельком подумал – вот и конец пришел… Но внезапно над толпой пронесся ликующий голос Розы: «Рыбачки-и-и!!!» Резко повернувшись, Илья увидел бегущую берегом моря к трактиру толпу рыбаков с веслами наперевес. Впереди всех летел Митька, и красный платок Розы в его поднятой руке напоминал победное знамя.
Все закончилось очень быстро. В поселке и без того не любили чужих, а сейчас обозленные донельзя рыбаки, которых отчаянное Митькино махание платком с берега заставило бросить лов и со всей мочи грести в поселок, разметали погромщиков в несколько минут. Вскоре все поле битвы было покрыто обломками икон и палок, местами сбрызнуто кровью, а несколько человек были избиты настолько, что не смогли убежать и лишь стонали, лежа ничком в желтой пыли. Юлька отливала их водой, вытаскивая из колодца ведро за ведром. Из держащих оборону серьезно пострадал лишь Белаш, которого ударили цепью по голове – рассекли бровь. Илья отделался шишкой на затылке и порванной в клочья рубахой, а у Розы оказался выдранным клок волос, который она, сидя на земле, в кольце хохочущих рыбаков, безуспешно пыталась пристроить на место.
– Тьфу ты, нечистая сила, ходи теперь с плешью!
– Вот башка отчаянная! Лихая цыгануха! Да как тебе в голову взбрело? Ить порвали бы они тебя в мелку лапшу! – изумлялся дед Ершик.
– А-а, сгорите вы все вместе со своими жидами… – сердито отмахивалась Роза, но Илья видел, какое бледное у нее лицо и как дрожат руки. – Лазарь, ты-то чего прилез, черт одноглазый? Я думала – в подполе вместе с родней хоронишься!
Евреев не было видно ни одного, даже тех, кто выбежал на помощь Розе: видимо, в самом деле забились в подпол. Юлька целовала в розовый нос свою белую крысу Машку, которую Роза «приняла» из- под подола беременной погромщицы. У последней в самом деле начались схватки, и Роза распорядилась отнести ее к молдаванам: старая Парушоя была хорошей повитухой. Лазарь, которому расшибли нос, сидел на крыльце, прижимая к пострадавшему месту живую, бьющуюся макрель, и, казалось, забыл все слова, кроме матерных. Вскочил он лишь тогда, когда рыбаки, погалдев и поудивлявшись случившемуся, решили, что, коли лов все равно пропал, требуется отметить победу, и дружно тронулись в кабак. Раненый Белаш,
