Аксен молчал. Руки налились кровью и отяжелели.
— Зачем ты вороваль немецкие продукты?
— Есть охота, — спокойно ответил Аксен.
— Кто заставляль вас?
— Никто.
— Врешь!
— Ей-богу, господин переводчик, — Аксен поднял наивные глаза и улыбнулся.
— Вы маленькие партизаны. Вы вороваль продукты для партизан. Вы вешаль листовки. Вы имейте винтовки!
Аксен равнодушно выслушал Асмуса и неторопливо ответил:
— Про партизан я ничего не слышал. Брехня это.
Комендант поднялся из-за стола и одним ударом сбил Аксена на пол. Потом его раздели и били оголенным кабелем. Хлестали остервенело, будто на столе лежал не подросток, а мешок с опилками. Аксен закусил губу и молчал. Когда его швырнули на пол, губа была почти откушена. Но упрямый рот так и не разомкнулся. Тогда комендант присел на колено и разжал зубы полумертвого Аксена дулом парабеллума. Изо рта с клекотом хлынула кровь.
В ту минуту, когда Аксена уносили в машину, на пороге появился Тимошка в сопровождении двух автоматчиков. Увидев Аксена, он бросился к нему, но его швырнули на пол. Тимошка вскочил и, поправив повязку на ухе, шагнул к столу. Но четыре руки крепко вцепились в него.
— Отпустите! — крикнул Тимошка. — Я хочу говорить с господином комендантом.
Фридрих Гук глянул на переводчика и кивнул автоматчикам. Тимошка расправил руки, подошел к столу.
— Ты хочешь рассказать, — начал Асмус и поперхнулся.
Тимошка, собрав последние силы, наотмашь ударил Михина в лицо. К нему кинулись автоматчики, но он огрызнулся:
— Не трожьте, гады… Сам лягу.
Плеть свистела и рвала кожу на худой спине. Михин закрыл лицо руками и дрожал от ужаса. Но никто не услышал ни крика, ни стона Тимошки… Казалось, он умер.
На рассвете, когда все арестованные были допрошены и, избитые, дрожали на полу холодной машины, дверь неожиданно открылась. Аксен, пересиливая боль, приподнял голову, увидел три темные фигуры и вдруг услышал русскую речь:
— Потерпите, братишки… Недолго мучиться осталось. Немцу капут скоро… Слышите, братишки?
Говорил рослый мужчина. Голос у него был хрипловатый, но ласковый и душевный.
— Кто ты? — тихо спросил Аксен.
— Пленные мы… Немцы на работы пригнали из Калача. Нашлись тут и среди ихнего брата люди, пропустили до вар… Нате вот, хлебца принесли вам…
Пленный опустился на корточки перед Аксеном и положил три маленькие буханки хлеба.
— Спасибо, — сказал Аксен.
Пленный продолжал шепотом:
— Окошко тут у вас в машине есть. Вон там, — и он указал на угол. — Пролезть можно… Поняли? — И он торопливо поднялся. — Ну, до свидания, братки. Держитесь. — И все трое покинули машину.
Аксен молча уставился на оконце, в которое пробивались первые блики хмурого рассвета. Да, в это оконце можно пролезть. Сердце у Аксена бешено заколотилось.
— Ребята, — тихо сказал он. — Ребята… мы можем бежать.
Арестованные жадно подняли головы.
— Как? — спросил Максимка.
— В окно.
— Бежим! — загорелся Тимошка.
Аксен повернулся к нему и еще тише проговорил:
— Но если мы убежим, сожгут весь хутор… Из-за нас сожгут… Комендант так и сказал… Вот… думайте, ребята.
— Сожгут, — тяжело вздохнул Филипп Дмитриевич.
— Побежишь? — спросил у Тимошки Аксен.
— А ты?
— Я? Я… нет…
Жуткая тишина наступила в машине. И уже до самого рассвета никто не сказал ни слова о побеге. А когда оконце совсем посветлело, думать об этом было поздно.
Шел дождь. Холодный мелкий дождь. Над Вербовкой и донским займищем клубился запоздалый туман.
Трещали сороки. Вербовка тонула в холодном мраке. Крыши домов почернели, улицы прижались к земле, словно прячась от дождя. Настало утро.
Весь немецкий гарнизон был на ногах. Из Калача приехали полицаи. Автоматчики месили грязь от дома к дому, вытаскивали на улицу женщин, детей, стариков и, подталкивая их в спину, гнали в конец хутора, к разрушенной ферме. Хуторяне хмуро косились на стволы автоматов. Чавкала грязь под ногами. Моросил бесконечный дождь.
Арестованных построили у черной машины. Аксен и Тимошка стояли рядом, взявшись за руки.
Аксен нагнулся и тихонько шепнул:
— С праздником, Тимоха…
— И тебя, братан…
Да, сегодня был праздник. Двадцать пять лет исполнилось Советской власти. Бывало, в этот день хутор уже с утра гремел песнями. А теперь… Вот как пришлось праздновать…
— Снять шапки! — скомандовал Асмус.
Шеренга повиновалась. Недалеко послышался треск мотоцикла. Через минуту к машине подкатил комендант. Фридрих Гук был в непромокаемом плаще с капюшоном. Он передал что-то переводчику и пошел вдоль строя. Потом медленно стал возвращаться. Останавливаясь перед подростком, он приподнимал руку и за чуб отводил его в сторону.
Вот комендант дернул за вихорок Семку Манжина, потом прошел дальше, остановился перед Аксеном, всей пятерней потянул за чуб. Потом рядом с Аксеном и Семкой оказались Тимошка, оба брата Егоровых, Костя Головлев, Емельян Сафонов, Никифор Назаркин. Последним из строя комендант выхватил Ванюшку Михина.
Фридрих Гук пересчитал отобранных, потом махнул рукой. Всех десятерых окружили солдаты и погнали на край хутора.
— Прощай, батя! — крикнул Аксен.
— Сынки… Сынки мои, — Филипп Дмитриевич бросился было к арестованным, но два автоматчика грубо схватили его за руки и потащили в машину.
— Меня убейте, меня! — кричал Филипп Дмитриевич.
Автоматчик ткнул его прикладом в спину.
Толпа загудела, но не двинулась с места.
Десятерых обреченных, избитых и полураздетых, затолкали в сарай. Через минуту оттуда вывели первую пятерку ребят, связанных рука к руке.
— А-о-й! — вскрикнула в толпе женщина и навзничь упала в грязь.
— Ироды!
— Звери!
Толпа зажимала автоматчиков. Вдруг от сарая ударил пулемет. Пули прошли над головами казаков. Кто-то упал, кто-то кинулся к плетню, но получил пинок в спину и растянулся в грязи.
— Крестьяне! — начал Асмус. — Эти маленькие бандиты служили красным. Они будут расстреляны… Красные все будут убиты…
— Врешь, гад! — звонкий мальчишеский голос зазвенел над толпой.
Это крикнул Тимошка. Асмус побелел от злобы.
