это.
Когда Любовь Васильевна кончила читать письмо, некоторое время никто не отваживался нарушить тишину.
Кому же, кому же из нас она отдаст его?
Если признаться честно, мне очень хотелось, чтобы она изо всех ребят выбрала именно меня.
Любовь Васильевна обвела взглядом группу и вдруг сказала:
— Я думаю, что за это дело возьмётся… — Ещё минуту подумала и закончила: — Володя Корниенко.
Я, должно быть, покраснел, потому что мне стало жарко. Неужели Любовь Васильевна считает, что я здесь самый смелый? А она, видимо, догадалась о моих сомнениях, добавила:
— Володя, насколько мне известно, умеет фотографировать. А вот насколько он смел, это мы увидим… А чтобы всё было наверняка, выделим ему в помощь Лёню, его друга.
РЖАВАЯ ПОДКОВА
От нашего с Лёнчиком дома до старого монастыря — рукой подать, а высокая колокольня видна даже из окон моей квартиры. Но всем этим мы как-то мало интересовались и почти ничего не знали ни о монастыре, ни о его колокольне.
Выйдя из Дворца пионеров, мы сразу же решили пойти на высокий берег, где среди зелёных деревьев хмуро серели монастырские стены.
До чего же неприглядными оказались они! Высокие, с узенькими прорезами-бойницами, с обвалившимся и выкрошенным кирпичом. От стен прямо веяло древней стариной. Но нас больше всего привлекала колокольня! Своим заржавленным крестом она точно касалась неба.
Стоит она на монастырском подворье. Однако к ней легко подойти, потому что ворота открыты, во многих пристройках какие-то склады, мастерские. В большом корпусе, прилегающем к колокольне, хранятся мешки с зерном, их потом грузят на машины.
Мы подошли ближе к колокольне. В самом низу её — маленькие дверцы. Но на них огромный замок.
Как нам быть? Что делать? Как проникнуть туда, внутрь?
— Знаешь что, Лёнчик, — сказал я другу, — давай пока никому не будем говорить, что нам здесь надо. Потому что признаешься — тут же прогонят: скажут, пошли, мелюзга, отсюда, пока нос не прищемили… И вообще пусть это будет нашей тайной.
— Правильно, — согласился он. — И дома об этом ни слова, а то мамы ни за что на колокольню не пустят… «Хотите разбиться?.. Покалечиться?..» Что, не знаешь их?
Я понял: Лёнчик прав. Кстати, жизнь кажется куда более интересной, когда в сердце носишь какую- то большую тайну.
— Пусть это у нас будет операция, — таинственно зашептал Лёнчик. — Давай как-нибудь назовём…
Он задумался: как же назвать её? Запрокинул голову, глянул на колокольню. Я тоже задрал голову вверх. Там как раз два голубя — белый и серовато-чёрный — кружат вокруг купола.
— О! — обрадовался я. — «Голубь». Давай так и назовём.
— Чудесно! — схватил меня за локоть Лёнчик. — Операция «Голубь»!
— Но чтоб это была настоящая тайна, — сказал я, — нам надо дать клятву, что будем беречь её, как… как…
Я не находил подходящих слов и взглядом просил Лёнчика, стоявшего напротив меня, помочь.
Он опять задумался. Приглаживая русый чуб, морщил лоб, но ему тоже не приходили в голову нужные слова. Тогда он протянул мне руку, торжественно сказал:
— Одним словом, на «пять»!..
— А вы, хлопчики, почему здесь? — услышал я неожиданно чей-то голос совсем близко.
Мы оглянулись.
В нескольких шагах от нас стоял дед в фуражке с большим козырьком, в сапогах и в серой сорочке, заправленной в рыжие брюки. Он опирался на дубинку и прищуренными глазами внимательно смотрел на нас.
— Гуляем, — сказал Лёнчик равнодушно, будто у нас не было никакой тайны и ни малейшего интереса к старому монастырю и нам безразлично, где бродить.
— Другого места не нашли? — ухмыльнулся дед.
— Для нас везде место, — с равнодушным видом махнул рукой Лёнчик и уже было повернулся, чтобы уйти прочь.
А я подумал, что зря он сердит деда, и, чтобы задобрить старого, подобострастно сказал:
— Хорошо здесь!
И тут же убедился — попал в яблочко. Дед слегка удивлённо поднял со лба фуражку, отчего лицо его с маленькими седыми усиками подобрело, и спросил:
— Что же здесь хорошего?
У меня тут же зашевелились сомнения. Может, это хороший человек и ему стоит признаться, что привело нас сюда? Может быть, выслушает, поймёт и поможет. Но в тот же миг вспомнил про нашу клятву, тем более что Лёнчик предупреждающе подмигнул: мол, держи язык за зубами!
Но все-таки что ему ответить? Почему нам здесь нравится? Я растерянно окинул взглядом вокруг. И неожиданно у колокольни увидел старую заржавленную подкову.
— Вот! — Я радостно подбежал к ней, схватил в руки и поднял перед собой.
Лицо деда насторожилось, потом затеплилось в усмешке.
— О, — шевельнул он бровями, — найденная подкова — всё равно что ключ от счастья…
— А можно забрать её с собой? — спросил я.
— А почему же? Нашёл — бери…
Лёнчик понял: наступила минута, когда можно повести речь ближе к делу. И тогда он сказал, качнув головой в сторону колокольни:
— Ну и замок же повесили… Не меньше пуда весит…
Дед от этих слов сразу же стал строже.
— А к замкам вам, — сказал с нажимом, — дудки… Не вашего ума дело.
Лёнчик был из тех репейников, которые, прицепившись, так просто не отстают.
— Вы его караулите? — спросил с милой улыбкой.
— А как же… Да что я с вами тут разглагольствую?
Однако в голосе старика не было ни строгости, ни нетерпения. Я это заметил и снова спросил:
— Колокольня-то, должно быть, старая-престарая?..
— Тыщу лет уже стоит, — ответил дед миролюбиво.
— Неужели тысячу? — сощурился Лёнчик так, будто эта тысяча лет в этот самый момент легла ему на плечи.
— Тыщу, хлопчики…
И здесь я понял, до чего же Лёнчик хитёр. Он подошёл ближе к деду, доверчиво и тихо спросил:
— Скажите! А вы не могли бы пустить нас туда? — и показал на дверцы.
— А зачем вам туда? — нахмурился дед.
— Интересно взглянуть, далеко ли видно с этой колокольни…
— Хе-хе… — засмеялся дед, — чего захотели. Конечно, далеко. Видите, какая высокая. Если бы с неё кинуть вверх вот эту дубинку, за облако зацепилась бы. Ну, довольно, хлопчики, уходите отсюда, пора ворота запирать…
Подкову я принёс домой.
