Но перед этим хочу вам сказать, что жил я с мамой, папой и дедушкой. Дедушка встретил меня на пороге.
— А это что?
— Нашёл, дедушка, — объясняю ему. — Говорят, к счастью…
— Ах вон оно что!.. Да ещё такая… — Он взял из моих рук подкову и стал с интересом рассматривать. — Не иначе как всю планету измерила, стёрлась…
Я был удивлён, когда увидел, что дедушка почистил подкову, забил гвоздь в стену возле дверей и повесил её туда.
— Зачем вы, дедушка?
— Так полагается, Жужу. В старину считали, что беда никогда не посмеет переступить порог дома, в котором берегут найденную старую подкову. А у человека, поднявшего её, всю жизнь будут сбываться желания.
— Ох, дедушка, — вздохнул я, — если бы это было так…
Он очень внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Дедушка у меня человек заметный: высокий, плечистый. Сожмёт пальцы в кулак — рука будто молот. А расправит их, пятерня — что лопата. Когда я был маленький, ещё в школу не ходил, посадит, бывало, меня на ладонь и качает, словно в зыбке.
Тридцать пять лет в цех, на завод, что недалеко от нас, дорогу топтал. А теперь на пенсии. Персональной. Почётной.
— Так где же ты нашёл эту подкову? — допытывается.
Мы с дедушкой большие друзья, и мне так хотелось рассказать ему всю правду — и про письмо, и про то, как мы с Лёнчиком уже пытались проскользнуть на колокольню. Но это же тайна. И впервые перед ним я покривил душой.
ОПЕРАЦИЯ «ГОЛУБЬ»
На следующий день мы с Лёнчиком стали серьёзно готовиться к операции.
Сначала надо было приобрести самую что ни на есть светочувствительную плёнку. Ведь разве узнаешь, в каких условиях придётся фотографировать? Ведь часовой механизм в самом куполе, а там же, наверное, темно.
Мы обошли несколько магазинов, прежде чем нашли желаемое.
Когда я зарядил кассету и фотоаппарат был в полной боевой готовности, Лёнчик сказал, что надо бы вооружиться ещё и фонариками. Разве же можно в серьёзной операции обойтись без сильного прожектора, такого, что даже слепит.
— Давай тогда, Лёнчик так, — сказал я, — моё дело — фото, твоё — свет.
— Пусть будет по-твоему, — согласился он. — Фонарик у меня есть, а на батарейку я сегодня попрошу денег у мамы.
Потом я подумал, что ж это получается: Лёнчик придёт с фонариком, а я должен буду спотыкаться в темноте? Так не пойдёт.
Я решил тоже раздобыть деньжат у дедушки.
— Ну, на фотоплёнку — это я понимаю, — поднял он брови. — Но зачем тебе фонарик?
Что ему сказать? Нет, не легко на свете жить человеку, если он носит в сердце тайну.
У нас есть небольшой серый пёс Круть с пучком растрёпанных волос под нижней челюстью, иногда кажется, будто с бородкой. Каждый вечер Крутя надо выводить во двор погулять. Часто делаю это я. Сейчас Круть как раз тёрся у моих ног, и я, глянув на него, придумал:
— Это Круть, бывает, побежит куда-нибудь, попробуй найти его в темноте.
Объяснение вышло у меня таким неуклюжим, что дедушка только рукой махнул.
— А ты его не ищи, — посоветовал, — он сам тебя найдёт. На счастье, я вновь быстро придумал, что сказать:
— Но, кроме того, у Лёнчика вон какой хороший фонарик, а у меня нет…
— Это другое дело, — согласился дедушка. — Так бы и сказал сразу…
И дал мне денег.
Мы весь день пробегали с Лёнчиком за батарейками и в пути решили, что на операцию «Голубь» должен идти с нами также и Круть. С ним и веселее, и, главное, у него слух тоньше, чем у человека. А если приключится какая-нибудь беда, Круть — первый заступник.
После обеда, когда дедушка вышел из дома, я позвал пса на кухню и, плотно прикрыв двери, приказал:
— Садись, Круть!
Он сел.
— Скажи мне по правде, — говорю, — ты умеешь держать тайну за зубами?
Круть — такой мудрый — всё понял. Сначала показал мне язык, мол, вон он у меня какой, потом облизался и спрятал его.
— Молодец, Круть, — похвалил я его и погладил по голове. — Теперь слушай, что я тебе скажу.
Рассказал ему про операцию «Голубь», а потом сообщаю:
— И ты, Круть, пойдёшь с нами!..
Чего он только не выделывал после этих слов! Бегал словно ошалелый по всем комнатам, подпрыгивал, стараясь в благодарность лизнуть меня хотя бы в руку, скулил и лаял.
Вскоре мы отправились в путь. Хорошо, что дома как раз никого не было и мне никто не мешал собраться. Кроме фотоаппарата и фонарика, я ещё прихватил блокнот, карандаш и на всякий случай компас.
Проходя по коридору, я взглянул в зеркало. И ужаснулся. На меня смотрел почти незнакомый мальчик. В его тёмных, как тёрн, глазах было столько решительности, что казалось, он готов вступить в бой с целой стаей голодных волков. Его чёрная чёлка лихо сдвинулась набок. Круглое лицо с закушенной нижней губой скрывало зловещую таинственность. Грудь в клетчатой ковбойке воинственно перехватывали два ремешка: на одном — фотоаппарат, на втором — фонарик.
Тот отчаяннейший смельчак вдруг рывком подался вперёд, неожиданно ослепив меня сильным лучом фонарика.
Я поневоле отшатнулся. А он, вероятно довольный этим, сделал шаг назад, засмеялся.
Но мне горько об этом говорить — операция наша, к которой мы так долго и тщательно готовились, провалилась.
О ней вскоре знали все. Бородатый Круть радостным лаем созвал целую свору псов, которые беспрестанно сновали по монастырскому подворью. Сторож, заметив нас, ещё издали грозился дубинкой, и мы обходили его десятой дорогой. А путь на колокольню, как и раньше, преграждал нам большой рыжий замок.
Я уже потерял всякую надежду на успех и однажды, вернувшись домой как всегда ни с чем, снял подкову, сказав ей:
— Нет, неправда, что ты ключ от счастья. Ты не приносишь радости тому, кто нашёл тебя!.. — и кинул её на пол.
ИЛИ ПАН, ИЛИ ПРОПАЛ…
Но однажды нам повезло.
Только шмыгнули мы в ворота на монастырское подворье, глядь, а на колокольню дверцы открыты. Подкрались ближе — где-то внизу слышны голоса. А Круть наш настоящий смельчак. Мы ещё боязливо стоим на пороге и осматриваемся, а он по железным ступенькам уже бросился вверх.
