упускал случая блеснуть.
Лалико свела брови и отошла.
— Ага! — бросил вдогонку Гиви. — Забилось сердце!
Девушка не ответила. Глупый мальчишка Гиви! Нет, право, мужчины умнеют лишь тогда, когда седина тронет виски. Она вспомнила нелепое письмо Игоря. Обидел ее и отца и даже не догадался извиниться…
Под вечер звякнул за окном звонок велосипеда — дядя Тициан привез почту. Лалико кинулась разбирать; она еще надеялась, что Игорь напишет. Нет! Вот Кулико — та счастливица: жених шлет ей письма из Сакуртало каждый день.
Вчерашние газеты из Тбилиси. На первой странице — портрет пожилого иностранца. Лалико вздрогнула — Мурадов, мирно сидевший у погасшего очага, вдруг потянулся, жадно схватил газету. Зачем она ему?
— Арсен! — позвал он. Но отца в сакле не было. Мурадов смотрел на портрет, смотрел не отрываясь, комкая края газеты своими черными пальцами.
Лалико приросла к месту. Мурадов бормотал что-то. Странно, что ему до этого джентльмена, собирающегося навестить Тбилиси!
Газет не видал, что ли! Дикий он, совсем дикий! Но гостя не на шутку заинтересовал портрет.
— Читать умеешь? Читай мне! — он провел ногтем под портретом.
«Соммерсет Брайт. Выдающийся политический деятель и писатель». Она произнесла это раздельно, как читают детям, но Мурадов не понял. Политический деятель? Таких грузинских слов он не знал.
— Знаменитый человек, — пояснила Лалико. — Ну, известный. Всем известный.
Теперь Мурадов понял, но лицо его выражало растерянность. Он словно ожидал чего-то другого.
— Когда? — спросил он. — Когда приедет?
— Двадцать седьмого, — Лалико загнула палец, другой. — Через два дня.
Мурадов кивнул. Он положил газету, вернулся к очагу. Это все, что ему надо было? Странно, очень странно…
Отец был на дворе, надевал собакам на ночь ошейники с шипами, чтобы не заел волк. Выслушал Лалико внимательно, потом скривил губы:
— Э, чепуха. Убогий он, Лало, ты же видишь. Воробей выклевал разум.
Отец всегда был откровенен с ней. Но сейчас она почуяла неискренность в его тоне. Или ей показалось? Что ж, очень может быть. Мурадов в самом деле убогий. Мало ли что взбредет в его голову, исклеванную воробьями!
Настал вечер. Женщины пели песни во дворе. Гиви ускакал на пастбище. Лалико стало грустно. Игорь был на кочевке и не спросил о ней. Сердится? Видеть не хочет больше?
Она рано легла спать. Резкий звук разбудил ее. Чем-то стукнули по столу. Два голоса слышались за занавеской — отца и гостя. Пьют!
— Ай, нехорошо, Арсен, — твердил Мурадов. — Забыл! Забыл условие…
Теперь он лучше говорил по-грузински. Должно быть, вино придало смелости. Лалико тихо, стараясь не шуршать, откинула покрывало, придвинулась к занавеске.
О, да он угрожает отцу! Лалико бросило в жар. Как он смеет! Вместо благодарности…
— Ахмет, помнишь, тоже так… Проиграл свою дочь, а потом на попятный. Помнишь, Арсен? Где нашли Ахмета? В лесу нашли, без головы…
Лалико оцепенела. Что же отец? Почему он не велит ему замолчать? Сейчас же замолчать! Нет, отец подливает ему, слушает грубый, пьяный бред.
— Я тебя не обижу, Иса. Не беспокойся. Старый товарищ, вместе анашу носили…
Что он говорит? Анаша? Ах, да, дурманящее зелье… Дядя Тициан, почтарь, как-то рассказывал. Анашу носили через границу контрабандисты, давным-давно. Но при чем тут отец? Да не сон ли это? Отец носил контрабанду! Ее отец, лучший чабан в районе и, может быть, во всей Грузии!
За занавеской между тем не умолкала хмельная беседа. Лалико не верила своим ушам. Да, отец проиграл ее. Тогда ее еще и на свете не было. Отец только что женился. Он сел играть в кости с этим Мурадовым и проиграл все деньги, а затем и свою будущую, еще не родившуюся дочь!
Значит, Мурадов приехал получить выигрыш? Он шутит, конечно! Но почему они не смеются? Лалико стиснула доску топчана, — заноза впилась ей в ладонь. Шутят и не смеются! Почему, почему?
Мысли Лалико путались. Значит, Мурадов требует ее. И отцу грозит смерть!
Лет десять назад в Сакуртало произошло убийство. Ночью на окраинной улочке зарезали рабочего маслобойки, азербайджанца. Он никому не сделал зла. Выяснилось — убил его кровник, по страшному закону кровной мести, длившейся из поколения в поколение. Искал, рыскал по разным местам, нашел и убил. Этот случай поразил восьмилетнюю Лалико.
Мурадов такой же дикий! А отец соглашается с ним… Неужели боится? Не помня себя, Лалико слезла с топчана, накинула ватник, метнулась к двери.
На дворе она перевела дух, немного пришла в себя. Куда теперь?
Все слышанное подавило ее. Анаша… Контрабанда… Главное — отцу грозит опасность. И ей поэтому надо исчезнуть, да, исчезнуть, чтобы спасти отца. Не за себя же ей страшно!
Ночь дохнула холодом. Лалико застегнула ватник, провела рукой по волосам. Косынка осталась дома. Неудобно являться на заставу простоволосой, растрепанной…
Она толкнула калитку, выбежала на дорогу. Пусть у Мурадова паспорт в порядке и пропуск есть, все равно пограничники помогут ей. Он плохой человек.
Лалико остановилась, прислушалась. В сакле тихо. Верно, не заметили, как она выбежала. Тем лучше.
Дорога, едва видимая под ногами, впереди терялась в черной заросли кустарника. Лалико не прошла и полусотни шагов, как перед ней выросли две фигуры.
— Стой!
«Свои, — подумала она с облегчением. — Пограничники». Что-то знакомое было в голосе. Один зажег фонарь. Лалико зажмурилась, отшатнулась.
— Лалико! — произнес голос.
Игорь! Она подалась было к нему — со своими страхами, со своей болью, — но сдержалась.
— Куда направляетесь? — голос Игоря звучал теперь холодно, безразлично. Оттого ли, что она ждала другой встречи, или потому только, что этот тон кольнул ее, напомнил обиду, она ответила запальчиво:
— Не скажу тебе. Пусти!
— Стойте! — Игорь загородил ей путь.
— Пусти! — крикнула она властно. — К начальнику твоему иду!
— Что за шум, — сказал кто-то по-грузински. — Гамарджоба[2]!
В пространство света, вырубленное фонарем, шагнул молодой офицер.
— Вы Лалико Давиташвили? Что случилось у вас?
Она ощутила пожатие горячей, дружеской, успокаивающей руки. Как хорошо, что можно объяснить ему на родном языке. По-русски было бы трудно выразить все…
Ахметели не перебивал ее.
— Вы испугались призрака, — сказал он, когда она кончила.
— Призрака?
Рядом, в траве, прогудел зуммер полевого телефона. Майор снял трубку.
— Хорошо, товарищ Сивцов. — Он положил трубку и повернулся к Лалико. — Не бойтесь ничего. Его уже нет. Ступайте домой, к отцу…
— А Мурадов?.. Он… Он…
Лалико еще не все поняла, но этот уверенный, ласково улыбающийся офицер разгонял страхи, возвращал ее в свой, привычный, прочный и безопасный мир.
— Сбежал Мурадов. Вы все-таки спугнули его. Э, не огорчайтесь, не беда! Спасибо, милая девушка.
Он сжал ее локоть. Потом кусты прошелестели и сомкнулись. Все ушли: и майор-грузин и Игорь. Словно и не было тут никого.
Домой! Там, в глубине ночи, лаял Зулум, самый свирепый волкодав в стае. Потом опять все стихло.
