Мы снова ехали чужой дорогой, по следам уже не существующего человека, по следам прошлых событий.
— В этом кино разбитная дамочка рассказывает всем, кто пожелает, за деньги конечно, как она продала билет преступнику, а потом заявила полиции. В тринадцать часов тридцать шесть минут здесь он был арестован, избит полицейскими, обозленными за гибель товарища, и доставлен в управление полиции… Вы не устали?
— Нет, нет, это все не может не волновать. Я слушаю вас внимательно.
— Тогда едем к полицейскому управлению… Там его допрашивали два дня. Он отрицал свою вину. Он требовал адвоката, он все время напоминал о своем праве на юриста, но ему отказали… Почему? Наверное, потому, что готовилась для него иная судьба… Его допрашивали двенадцать часов, но никаких записей, ни магнитных, ни протоколов не сохранилось. А двадцать четвертого ноября в одиннадцать часов двадцать одну минуту он был убит в полицейском управлении… Как это случилось?.. А вот приедем к зданию, расскажу… Надо что-нибудь выпить, у меня пересохло в глотке.
Он вел машину, словно забыв о ней, привычно и легко, мимо стеклянных витрин магазинов, нарядных и ярких от солнца. Нагретая полированная мостовая слепила, почти как витрины. Бензиновый душный воздух не могли колыхнуть вереницы плавных машин.
Он остановил авто рядом с газетным киоском у тротуара, и мы пили с ним коричневую мятную влагу в картонных стаканчиках, не выходя из машины. Стоило только протянуть монету к тумбочке-автомату.
Я видел много других таких автоматов на улицах, и телефоны специально для тех, кто сидит в машинах.
— Пока мы с вами едем в главную полицию штата, хочу показать вам один интересный магазин. Давайте взглянем, он рядом. Все так близко: дом преступника, место гибели патрульного, дом, где жил этот патрульный, магазин. Вас не удивляет близость пунктов, связанных с участниками трагедии? Они как бы случайно сведены в одну игру… Но сначала магазин…
Витрина была как витрина. Стеклянная, большая, светлая,
всем глазам открытая. Там очень элегантно были расположены, подвешены, поставлены, пришпилены, воткнуты мерцающие вороненые пистолеты, автоматические винтовки с блестящими детальками. На полу витрины как ни в чем не бывало спокойно расположился пулемет. И цена — 750 долларов. И на каждом пистолете вежливые бирки с ценой, как на манекенах в соседнем универмаге, как на шляпах и зонтиках.
Это удивительное зрелище. Нормальная городская улица, нормальные люди, прохожие, веселые, деловые, торопливые, неторопливые. Рядом продавец мороженого, магазин колбас, аптека — и пулеметы по сходным ценам.
Симпатичная молодая женщина в магазине встретила нас радушно и спокойно, любезно пригласила сесть в мягкие кресла рядом с блестящей нормальной гастрономической, галантерейной, бакалейной кассой. Мы любезно отклонили предложение. Симпатичная женщина, оказывается, владелица магазина. Торгует не шляпками. Разрывными, бронебойными, обычными пулями. Если мистеры пожелают, им все принесут и покажут, объяснят, упакуют и доставят на квартиру…
В машине Американец сказал:
— Говорят, здесь Предполагаемый покупал оптический прицел для винтовки. Он пришел покупать его с женой и двумя детьми… Странное поведение: конспирации никакой…
— Двадцать четвертого ноября в одиннадцать часов двадцать одну минуту его застрелили в главном полицейском управлении штата. Он все время сидел на четвертом этаже… Вон там его окно с решетками… Начальник полиции сам ходил к нему для допроса. В коридорах, у лифтов и лестниц были часовые. Каждый, кто входил, подвергался тщательной проверке, обыску. В комнате на первом этаже нам, репортерам, выдавали пропуска на четвертый этаж…
Американец показал мне дверь с надписью: «Для прессы».
— И вот, — сказал он торжественным голосом, — пришел день двадцать четвертого ноября, воскресенье. В десять часов утра преступника должны были перевести в тюрьму. В девять полиция освободила весь первый этаж от посторонних. У входных дверей, у всех пяти выездов для полицейских машин стояли стражи. Весь дом обыскали, все углы, все шкафы, даже люки вентиляции, все машины, багажники машин в гараже. Все двери были закрыты… Но вместо десяти часов перевод преступника начался в одиннадцать часов двадцать минут. Ровно через минуту он был убит. Это сделал человек, приехавший всего на три минуты раньше… Никто не мог объяснить, как он попал сюда. Но, получается, его ждали! Если бы перевод состоялся в десять, что тогда? Почему его ждали? Кто его послал? И зачем?
— Кем он был, этот проныра?
— Владелец лахомского ночного клуба «Карусель». Полуджентльмен, полугангстер, человек с очень темными связями… Шерифу он сказал: ему стало жаль бедного Президента и его сироток… Хотя стоило пожалеть скорее своего близкого друга, а не Президента. Знаете кого?.. Патрульного полицейского, застреленного там, на углу Норт-Бекли-авеню!.. Чувствуете, какая деталь? Дом хозяина «Карусели» тоже рядом с домами всех действующих лиц… Конечно, кроме Белого дома.
— А потом?
— Потом в уголовном суде был процесс. Полуджентльмена, полупатриота присяжные приговорили к смертной казни.
— Он казнен?
— Что вы, мистер Магнитолог. Он сидит в уголовной тюрьме, из окна которой, может быть, увидит нас, если мы подъедем к ней.
— Когда будет казнь?
— Ее пока не будет. Его не могут казнить. Скоро должен состояться новый суд над ним. Но доживет ли он до второго суда, не знаю.
— Ваши предположения?
— Да, мои предположения. Последний участник драмы долго не протянет.
— Почему так?
— Он главный свидетель! Понимаете, главный свидетель, хотя и одновременно подсудимый. Так сложились обстоятельства, так идет ход событий, что я не дам цента на миллион долларов за то, что через год он будет живым и здоровым. Он главный свидетель, а свидетели в этом деле гибнут как мухи. Он к тому же, говорят, серьезно болен. Я видел его на первом суде… Взгляд исподлобья, сам худой, облезлый, речь невнятная… Скверно выглядит. На семьдесят процентов покойник…
Американец вдруг заулыбался, повернулся ко мне.
— Хотите, я повезу вас обедать в «Карусель»? — он подмигнул. — «Карусель» вертится на всю катушку! Денег невпроворот. Много туристов, очень много… Кстати, впереди слева здание суда, где, наверное, будет через некоторое время продолжение казуса. Правда, если наш обвиняемый ноги не протянет…
Я видел буквы на черном фоне. Я видел американский флаг на металлической палке. Мы проехали мимо.
— Юстиции не приходилось разбирать более запутанное, более опасное дело, — рассказывал Американец. — Кажется, просто: убил — садись на электрический стул. Но Фемида не смеет казнить его, боясь втайне, потому что, казнив, она как бы исполняет волю темных сил, нетерпеливо ждущих смерти главного свидетеля.
— Но позвольте, вы говорите о неясности, о сложностях, а сами делаете выводы, как будто вам все понятно. Главный свидетель чего?
— Заговора. Даже не свидетель, а соучастник.
— Вы утверждаете, значит, заговор был?
— Да!
— Какая же роль у владельца «Карусели» в этом заговоре?
— Пока мы знаем одну: заставить замолчать самого главного свидетеля, того, кто будто бы стрелял в Президента. Роль сыграна великолепно. Зрителей было много. Сделав дело, мавр автоматически попадает в
