Политбюро, член Политбюро, член группы сильных в Политбюро. Нет, нет! Его программа-максимум – еще одна ступень.
Внешне это раздумье никак не проявлялось. Он боялся отторжения даже внутри себя, а уж тем более вовне. Не столько инерция, сколько здравый смысл стал сильнее его самого, диктовал поступки, линию поведения. Кто-кто, а уж Макарцев не мог не предвидеть подводных течений.
У него дважды выясняли, сколько лиц еврейской национальности в «Трудовой правде». Он понимал: идеологические мышцы после чешских событий напрягаются. Он успокаивал себя, что это необходимо, что он будет соблюдать меру. Однако в середине декабря 68-го Макарцеву пришлось понервничать.
Недели две у него гостила теща из Ростова-на-Дону. Она ходила по музеям, в ГУМ и ЦУМ, восхищалась длиной очередей.
– Зять у меня такой ответственный – не поговоришь, – шутливо ворчала она. – Впрочем, я и сама в бегах…
– Да не стойте по очередям! Составьте список, я пошлю шофера…
– Нет уж, Гарик! Не хватало еще вам забот прибавлять…
Теща была старше его на пять лет и постоянно это подчеркивала. Раз он приехал домой рано – председательствовал в Доме журналистов на всесоюзном совещании газетчиков по идеологической работе, устал, хотел сразу лечь. Кроме тещи, в комнате сидел незнакомец с короткой шкиперской бородкой, похожий на ученого – из нынешних. Вот тещенька и хахаля завела!
Гость поднялся со стула, протянул руку и, внимательно поглядев в глаза, резковатым голосом произнес:
– Александр.
– Игорь, – сразу ответил Макарцев, хотя столь неофициально уже давно не знакомился.
– Сестра Настя с ним в одном классе училась, – объяснила теща. – Дружили, играли вместе. Я его последний раз в Ростове перед войной видела. Саня как раз университет кончал. Разыскала вот. А на улице бы не узнала… Гарик, вы голодный?
Теща вышла на кухню.
– Вы какой факультет кончали? – спросил у Сани Игорь. Спросил не потому, что интересно, а для разговора. – Физический?
– Физмат, – сказал гость.
Макарцев даже не похвалил себя за проницательность. Что-что, а людей он быстро понимал. Теща поставила перед ним тарелку: холодную куриную ножку и два помидора – как он любил.
– А вы не ужинаете?
– Благодарствую, – буркнул гость.
Не очень-то он был разговорчив.
– Не хочет, – объяснила теща. – Говорит, сыт. А я по вечерам сохраняю талию. Как говорят французы, минуту на языке, всю жизнь на бедре.
– Вы редактор «Трудовой правды»? – Александр покосился на красные свежие декабрьские помидоры.
Было непонятно, хочет он в связи с этим о чем-то попросить (есть, что попросить у главного редактора газеты, – этому Игорь Иванович не удивлялся, воспринимал как должное и по мере возможности помогал) или тоже спросил просто для вежливости.
– Да, я журналист, – подправил Игорь Иванович и продекламировал: – В тридцать лет очки себе закажешь, в тридцать пять катары наживешь, в сорок лет «адью», ребята, скажешь, в сорок пять убьют или помрешь…
– Это чье сочинение?
– Народное. Молодые газетчики, подвыпив, поют. А кто постарше да перевалил рубеж, помалкивает.
– Вам сколько?
– Отстукало пятьдесят шесть.
– Выходит, не все пророчества сбываются! – гость опять покосился на алые помидоры.
– Зато у меня радикулит, печень пошаливает, – улыбнулся Макарцев.
– В физике есть такое понятие – порог. Вода, вода – и вдруг за порогом – лед, другое качество. У человека, думаю, пороги относительны.
– А как твое здоровье, Саня? – спросила теща.
– Лет десять назад, думал, наступил мой порог. Врачи пугали: обречен. А вот вытянул сам себя за уши… Ну, мне пора. Я по вечерам тоже работаю…
– В режимном институте? – спросил Макарцев, снова уверенный, что не ошибается, поскольку большинство исследовательских учреждений – почтовые ящики.
– Почти! – гость поднялся. – Желаю вам!
Они пожали друг другу руки, и теща пошла проводить одноклассника своей сестры. В коридоре слышались их приглушенные голоса, смех. Игорь Иванович отставил тарелку, налил полстакана боржоми, выпил, подождал отрыжки, вынул губами из пачки «Мальборо» сигарету, сладостно затянулся. Теща вернулась. – Понравился мой гость?
– В общем… – корректно пробурчал Макарцев, уже думая о своих делах.
