По дороге Леша решил сперва закатить в Покровское, в правление колхоза имени Ленина, попытать счастья попасть к председателю. Так и так, родная бабка умерла, надо на внука переоформить ее собственность – дом. Дом все равно никудышний, гнилой, под соломой, а я наследник законный, если что, у нотариуса мигом оформлю, я ж работаю сами знаете где.
За три дня, прошедшие с похорон бабки, Леша уже навострился, что он пристройку для себя к родительскому дому не станет поднимать, а деньги и силы вложит в Агафьин дом и будет иметь собственную дачу – это и снилось-то не всякому.
К правлению Двоенинов подкатил с шиком и поставил машину так, чтобы задний номер «МОС», да еще нулевик, из окна председательского кабинета было видно.
Председатель оказался на месте. Никанора Двоенинова он знал с послевоенного времени, а все ж инициативы не поддержал. Права правами, но Леша в Аносине давно уж не прописан. А участок на хорошем месте, отдадим его члену артели. Дом поставят новый, чтобы зажиточный уровень колхоза, если кто из начальства мимо по шоссе проезжает, не срамить. Так что ничего не выйдет.
– Ну, что там у вас в ЦК слышно? – председатель сменил тему.
– У нас все нормально, – сказал Леша.
– Нормально? Это хорошо, – сказал председатель. – Вообще-то, если посоображать, есть один путь…
Он подумал, что такие шоферы, как Двоенинов, на дороге не валяются. И если бы его возил шофер, который раньше работал в ЦК, это выглядело бы неплохо.
Получив приглашение вернуться в колхоз, Леха, конечно, в душе усмехнулся, но виду не показал.
– Если б дом обстроить, да семью к селу приучить, – ответил он уклончиво, – тогда подумать можно. А с другой стороны, дом ведь Агафьин, нельзя же его просто…
– Просто нельзя, – согласился председатель. – Но владелица имущества умерла, а земля не твоя и не моя, она колхозная, хоть под домом, хоть вокруг. Так что можно.
Тут вдруг Двоенинова-младшего осенило:
– А если мать с отцом разведется, дом на мать записать можно? Она ведь колхозница!
– Из-за этого разводиться?
– Не из-за этого. Давно собирались.
– Ну, это как суд решит.
По дороге в Аносино Леша притормозил возле магазина и взял без очереди бутылку водки. Как только мать, суетясь, поставила на стол еду, Алексей плюхнул бутылку, сам же пить не стал.
Бутылка быстро опустела. Никанор предложил моментом сбегать за второй, раз такой внезапный праздник, но сын тут невзначай сказал, что встретил председателя и тот обеспокоен судьбой Агафьиного дома. А выход есть.
Развестись с Никанором ради интереса Лешеньки мать, все смекнув, согласилась немедленно. Отец же заплакал.
– Я же воевал, Леха! Разве я за это воевал?
– Молчи! – гавкнула на него Клавдия. – Для семейной же пользы! Молчи, коли соображенья нету!
Никанор вроде как согласился, но слезы текли.
– Боязно все же, боязно.
– Да после опять сойдемся, дурень, – спокойно объяснила Клавдия. – А пока незаконно поживем… У тебя уж давно и не дымится. Главное, материн дом оформить на себя, чтоб не отобрали.
Она стала рассказывать Алексею, как прибиралась в Агафьином доме после похорон.
– Хламу вынесла гору, да еще осталось. Посмотри, может сгодится чего.
– Пешком или доедем?
– Можно и пешком, ноги не усохнут, но далековато…
Ей хотелось, чтобы Лешенька провез ее по деревне. Они поехали. Леша сам отпер замок и вошел в дом, оглядев его свежими глазами и примериваясь, как они с Любой приедут сюда на лето. Нужных вещей в тряпье не оказалось.
– Пожечь это все, только и разговору, – решил Алексей.
Всю стену и угол до окна занимал иконостас, во время оно спасенный бабкой из монастыря. Двоенинов сразу стал иконы снимать и посреди комнаты складывать. Клавдия молча глядела, понимала и не вмешивалась.
– Во! – назидательно сказал Алексей, закончив работу. – И просторней будет, и пыли меньше!… И мое положение все же надо учитывать. Давай, батя, все в огород!
– Давно пора! – заявил Никанор, беря свое за поражение в вопросе развода и торжествующе посмотрев на мать. – А я чего говорил!
Они стали таскать тяжелые, окованные медью иконы и складывать на грядку, еще влажную от только что дотаявшего снега.
– Как бы беды не было, иконы все-таки! – бормотала Клавдия, ходя следом…
– Если в чем не понимаешь, дак молчи! – наставлял ее Никанор. – Не то после разводу на другой женюся.
