В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступил тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин или посторонние… А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? От этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.
– Так вот, о папке, – сердясь на самого себя, повторил он, глянув на дверь. – Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость, считаешь?
– Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?
– Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!
– Разумно, – тряхнул головой Яков Маркович. – Вынесу – никто не заметит.
– Она в среднем ящике стола.
– В среднем так в среднем… Спрячу ее вне редакции, так?
– Вот именно, – глаза у Макарцева заблестели. – Нет ее – и все. А на нет и суда нет!
– Суд-то есть! Но зачем лишние улики?
– Вот именно! Значит, сделаешь?
– А как же! – Тавров протянул Макарцеву руку. – И не думай ты больше об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не было.
Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.
– Вы? – удивился Раппопорт. – Разве вы не уехали?
– Я ждала вас… Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?
– Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?
– Нет! Он… Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не допустила…
– Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала…
– Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то скрывает… Спрашиваю, а он отшучивается…
– Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и нервничает… Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран.
– Субботник?
– Он самый! И есть реальная опасность – она-то и тревожит Макарцева больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований…
– Опасность?
– Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты или партийный аппарат.
– Чем это пахнет?
– Тогда и работа будет оценена не наша.
– Ну и что?
– И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите что-то спросить?
– Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду, что я дура?
– Что вы, как можно?
– Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч?
– С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что почин начала «Трудовая правда». Это не совсем тактично и может не понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство и почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней…
Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше.
– Вы в редакцию? – сухо спросила Зинаида Андреевна. – Я довезу вас…
Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро «Молодежная» и будет с полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а там снова пересадка… «Волга» у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович, идя в больницу, уже обошел ее стороной.
– Знаете, я в лесу не был уже десять лет, – сказал Раппопорт, указав рукой за окно. – Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна. Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете…
– Как угодно.
Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь.
32. МАКАРЦЕВА ЗИНАИДА АНДРЕЕВНА
АВТОБИОГРАФИЯ, ПРИЛОЖЕННАЯ К АНКЕТЕ ДЛЯ ТУРИСТИЧЕСКОЙ ПОЕЗДКИ В КАПСТРАНУ
