чем кардинал, и поручил ему приготовить все для возвращения Святого престола в Рим. Альборнез начал с того, что связался с Кола ди Риенци, который в то время правил Римом. Родился он, этот Риенци, в какой-то таверне в Трастевере и был настоящий простолюдин с лицом Цезаря; в тех местах такие время от времени появляются на свет, они умеют пленить римлян, твердя, что предки их владычествовали надо всем миром. К тому же Риенци выдавал себя за сына императора, за незаконного сына Генриха VII Люксембургского; но, увы, мнения этого никто не разделял. Он избрал себе титул трибуна, носил пурпуровую тогу и жил в Капитолии, на развалинах храма Юпитера. Мой друг Петрарка всячески превозносил его за то, что он восстановил древнее величие Италии. Он мог бы быть выигрышной пешкой на нашей шахматной доске, но при том лишь условии, что надо было продвигать ее вперед разумно, а не строить на ней одной всю свою игру. Два года назад его убили братья Колонна, потому что Альборнез опоздал прислать ему помощь. Все приходится начинать сызнова, и о возвращении в Рим теперь нечего и думать, особенно когда там такая смута, какой никогда раньше не бывало. Видите ли, Аршамбо, о Риме следует мечтать всегда, но никогда туда не возвращаться.
Что же касается Константинополя... О, на словах мы куда как продвинулись с этим делом. Император Палеолог готов нас признать и дал нам торжественное заверение: он даже прибудет в Авиньон, дабы преклонить пред нами колена, если только сумеет выбраться из своей обкорнанной империи. И условие он ставит нам лишь одно: пусть, мол, ему пришлют войско, чтобы он мог расправиться со своими врагами. В теперешнем своем положении он согласился бы признать первого попавшегося деревенского кюре, лишь бы ему дали пять сотен рыцарей и тысячу ратников...
Ага! И вы тоже удивляетесь! Ежели единение христианского мира, ежели объединение церквей зависит лишь от такого пустяка, так почему бы не отрядить в греческое море столь малую горстку людей? Э, нет, э, нет, дорогой мой Аршамбо, вот этого-то ни в коем случае мы и не можем сделать. Потому что мы не можем как следует экипировать людей и нам не из чего выплачивать им жалованье. Потому что мы пожинаем плоды нашей прекрасной политики; потому что, желая обезоружить наших хулителей, мы решили все реформировать и вернуться к чистоте, каковой славилась первоначальная церковь... Какая первоначальная? Надо иметь немалую смелость, чтобы утверждать, что я, мол, знаю какая! И какая тут чистота? Ведь даже среди двенадцати апостолов нашелся один предатель!
И для начала отменяется пользование доходами с аббатств и бенефициями, если это не сопровождается попечением о душах человеческих... коль скоро «овечки должны быть пасомы пастырем, а не корыстолюбцами», и велено лишать принятия Святых Тайн тех, что сбирают богатства... «будем подобны сирым...», и запрещается взимать налоги с уличных женщин и игры в зернь... да-да, мы даже такими мелочами не брезгуем, ибо при игре в зернь произносят богохульные слова; никаких нечистых денег; не будем наживаться на грехе, так как, превращая его в торговую сделку, мы лишь способствуем распространению его и выставляем его напоказ.
А в итоге всех этих преобразований казна оскудела, ибо чистые деньги притекают тоненькой струйкой; число недовольных умножается, и всегда находятся фанатики, проповедующие, что Папа-де еретик.
Ах, если правду говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями, то наш дражайший Папа замостил изрядный кусок!
«Достопочтенный брат мой, откройте мне все ваши мысли, не скрывайте от меня ничего, даже если вы хотите в чем-либо меня упрекнуть».
Ну могу ли я ему сказать, что, читай он с большим тщанием то, что Создатель начертал для нас на небесах, он увидел бы, что расположение светил небесных сейчас неблагоприятно почти для всех престолов, включая и его собственный, на котором он восседает лишь потому, что аспекты его гороскопа были злополучны, ибо, будь они хороши, папский престол, несомненно, занял бы я? Ну могу ли я ему сказать, что, когда человек находится под столь жалким склонением светил, не время ему браться за перестройку здания с подвала до чердака, а нужно как можно заботливее поддерживать это здание таким, каким было оно завещано нам, и вовсе не достаточно просто явиться из селения Помпадур в Лимузине во всей своей крестьянской простоте, и притом надеяться, что к словам твоим будут прислушиваться короли и сможешь ты искупить несправедливости мира сего? Самое страшное бедствие нашего времени в том, что высочайшие престолы подчас занимают люди, недостаточно великие для выполнения возложенных на них задач. Тем, что придут им на смену, придется нелегко, ох нелегко!
Накануне моего отъезда Святой отец вот еще что мне сказал: «Такой ли я Папа, что может объединить христиан всего мира, или все мои попытки обречены на неудачу? Мне стало известно, что король английский согнал в Саутгемптон пятьдесят кораблей, дабы перевезти на континент четыреста рыцарей и лучников и более тысячи лошадей». Еще бы ему этого не знать – да я сам сообщил ему об этом. «А мне бы и половины достало, дабы удовлетворить просьбу императора Палеолога. Не могли бы вы с помощью нашего брата кардинала Капоччи, хотя я отлично знаю, что заслуги его несравнимы с вашими, и которого я люблю куда меньше, чем вас...» Ну, это просто так, слова, одни слова, чтобы меня успокоить... «Но он, Капоччи, все же пользуется известным доверием Эдуарда III; так не смогли бы вы убедить короля Англии не посылать войска против Франции, а лучше... Да-да, я отлично вижу, о чем вы думаете... Король Иоанн тоже созвал свое войско; но он, король, более доступен чувству чести рыцаря и христианина. Вы имеете на него влияние. Ежели оба короля откажутся от междоусобной войны, а вместо того направят хотя бы часть своих людей в Константинополь, дабы мог он стать лоном единой церкви, подумайте сами, какой славой они покроют имена свои. Попытайтесь втолковать им это, мой досточтимый брат; внушите им, что они могут стать вровень с героями и святыми, вместо того чтобы заливать кровью свои же государства и множить страдания своего народа...»
На что я ответил: «Святейший отец, то, чего вы желаете, самая легкая вещь на свете, но лишь в том случае, если будут выполнены два нижеизложенных условия: король Эдуард потребует, чтобы его признали королем Франции и короновали в Реймсе, а король Иоанн II, в свою очередь, потребует, чтобы король Эдуард отказался от своих притязаний и принес бы ему вассальную присягу. Когда оба эти условия будут выполнены, все препятствия сами собой отпадут!..» – «Вы смеетесь надо мной, брат мой, вы просто маловер».– «Нет, Святейший отец, я верю всей душой, но не в моей власти заставить солнце сиять среди ночной мглы. Иными словами, я верю, свято верю, что, ежели Господь Бог захочет свершить чудо, Он вполне может обойтись и без нашего содействия».
С минуту мы просидели молча, потому что на соседнем дворе разгружали подводу с бутовым камнем и плотники сцепились с возчиками. Папа весь поник, и крупный его нос с крупными ноздрями, и длинная его борода. И промолвил: «Тогда добейтесь от них хоть того, чтобы они подписали новое перемирие. Скажите им твердо, что я запрещаю им вести военные действия друг против друга. Если хоть один прелат или священнослужитель будет противодействовать вашим усилиям установить мир между двумя государствами, смело лишайте его всех церковных бенефиций. И помните, ежели один из двоих государей упрется и попытается начать войну, можете грозить ему всем, вплоть до отлучения от церкви; это внесено в данные вам предписания. Отлучение от церкви и интердикт».
После этого напоминания о данных мне полномочиях мне оставалось лишь одно: попросить у Папы благословения, что я и сделал. Представляете себе, Аршамбо, как я буду отлучать от церкви сразу двоих королей – Англии и Франции,– да еще при том положении, в коем находится ныне Европа? Эдуард III тут же освободит свою церковь от долга повиновения Святому престолу, а Иоанн пошлет в Авиньон своего коннетабля, чтобы тот осадил город. А наш Иннокентий, что, по-вашему, тогда сделает он? Сейчас я вам скажу. Он во всем обвинит меня и отменит отлучение. Все это только одни пустые разговоры.
Итак, на следующий день мы двинулись в путь. А через три дня, то есть 18 июня, войска герцога Ланкастера высадились у мыса Ла Аг.
Часть четвертая
Лето бедствий
Глава I
Нормандский поход
Не может все всегда быть злосчастным... Ага, вы уже заметили, Аршамбо, что это одно из самых любимых моих изречений... Да-да, среди всех поражений, всех мук, всех разочарований Всевышний, дабы поддержать дух наш, посылает нам хоть чуточку блага. Надо только уметь ценить это. Господь ждет от нас лишь благодарности, дабы доказать неизреченную доброту свою.
Посмотрите сами, после лета, принесшего Франции великие беды и, будем говорить прямо, не слишком
