— Если вы с Недом ее не вконец достали, останетесь там еще на несколько дней. У нас тут образовался экстренный ремонт, веранду подмыло…
— Стекло разбилось? — деловито поинтересовался сын.
Пришлось признать:
— Да.
— А я отцу давно говорил! — Иган не скрывал ликования. — А он — проект, проект!.. У Тома из нашего класса все стекла в доме посыпались безо всякого проекта. А что, и в школу в понедельник не пойдем?
— До понедельника нужно дожить. Ну все, привет Неду и бабушке. Я ей перезвоню. Давай.
Потом, решила Анна, пряча мобилку, из дому. Свекрови, как ни крути, придется сказать, что Олаф в больнице, и сейчас на это нет никаких сил. Домой, и поскорее. Надо еще вызвать архитектора и ремонтную бригаду, оценить масштаб разрушений, рассчитать смету и уже сегодня начать основной ремонт. Веранду, вернее, то, что от нее осталось, лучше снести; Иган прав, нечто подобное давно должно было случиться. Поставить глухую гранитную стену, и черт с ним, с видом на море. От этого моря мы никогда не ждали ничего хорошего.
Наевшиеся птенцы потрясли гузками, уронили в подставленную салфетку по сизой капсуле помета. Сдвинули веки, словно створки дверей на фотоэлементе. В следующий раз покормим их дома. Вот и образовался метрономно-четкий ритм жизни: от кормления до кормления, как и задумано природой в незапамятные времена. Все остальное давно не подчиняется никаким ритмам, распадается, рвется, раскалывается на куски. То, что случилось сегодня — не более чем закономерный коллапс. И вряд ли окончательный.
На удивление прочной остается только цепь. Почему это произошло именно с появлением Виктора — случайность, совпадение? Совпадений не бывает. Наглухо сомкнутые звенья цепи: его неожиданный приезд, интерес к Женьке-Олегу, внезапный, как выстрел, вопрос о птенцах и мальчик, самое главное — мальчик, его сын, привезенный сюда для неведомой цели. Они не встретились, разминулись: единственное слабое, распаявшееся звено; однако цепь наверняка сплетена прочнее и многослойнее, чем кажется на первый взгляд, одно звено вряд ли что-то решает.
Все равно. Появляется какой-никакой шанс ее порвать.
Анна чуть не пропустила заезд к дому. Только проехав на десяток метров дальше, сообразила, что это он и был: вместо узкой укатанной дорожки, юрко ныряющей в лес — черно-белые ломти перепаханного снега, широченные следы не то громадных шин, не то гусениц, обломанные ветви по краям. Машину чувствительно встряхнуло при въезде, а затем мелко затрясло на разбитой дороге. Которая не ведет никуда, кроме нашего дома. Как это понимать? Кто туда проехал?.. когда?!
Анна повела машину медленнее, готовая в любой момент притормозить, даже свернуть в лес. Увидеть их раньше, оставаясь невидимой. В доме никого: Олаф в больнице, прислугу он сегодня отпустил, а дети… слава богу, подумала в который раз за нынешний день. Хоть что-то одно совпало так, как нам надо. Еще один поворот, и будет место, откуда можно разглядеть кусочек набережной и угол дома. Там мы, пожалуй, и остановимся пока. И, если понадобится, оставим машину.
Свернула. Притормозила. Вышла в пружинистую насыпь взрытого снега.
На набережной стоял грузовик-внедорожник с яркой эмблемой известной строительной фирмы, монополиста по региону. Деловитые оранжевые фигурки, похожие издали на тропических муравьев, сновали туда-сюда, сгружая в кузов объемистые пластиковые мешки. Анна отошла на несколько шагов в сторону, отвела сосновую лапу, открывая обзор на то место, где раньше была наша знаменитая веранда, а несколько часов назад громоздились обломки и горы битого стекла. Здесь тоже возились муравьи, сгребая строительный мусор, осматривая остовы несущих конструкций и производя другую, не идентифицируемую издали деятельность.
Интересно. Мы их не заказывали.
Она вернулась в машину, резко тронулась с места и подъехала к дому с демонстративной лихостью, затормозила на развороте с визгом, взметнув облако поземки из-под колес. Не открывая дверцы, опустила стекло и выглянула, положив на его ребро хозяйскую властную руку.
Рабочие продолжали заниматься своим делом, никак не реагируя на ее эффектное, даже чересчур, появление. Один прошел совсем близко, толкая перед собой трехколесную тележку; встретившись с Анной глазами, кивнул, только и всего.
Может быть, Олаф уже пришел в себя и первым делом прямо из больницы заказал по телефону ремонтную бригаду? Похоже на него, на нашего любимого, основательного и хозяйственного мужа. Но его лечащий врач говорила, что после обезболивающих инъекций он будет спать до завтрашнего утра. На всякий случай Анна набрала номер дежурного поста: медсестра нежным голосом отрапортовала, что господин Свенсен из вип-палаты в данный момент спит, состояние его стабильное, средней тяжести. Средней, допустим… Ему изрезало осколками все лицо, наложили восемнадцать швов — ультракосметических, клялся хирург. Впрочем, шрамы украшают мужчину, а тем более такого ультрамужественного викинга, как наш Олаф. Прикусила губу; циничны мы, однако. И вообще, пора идти домой, кормить птенцов.
Если это по-прежнему наш дом. Передернув плечами, вылезла из машины.
Рабочие здоровались мельком, не особенно отвлекаясь. В самом деле, не подходить же к ним самой, не озадачивать же странноватым для хозяйки вопросом: кто, собственно, им платит. Может, они из какой- нибудь муниципальной службы или, скажем, от Министерства по чрезвычайным ситуациям? На оранжевых комбинезонах не было никакой символики, кроме коммерческого логотипа. Недешевой, насколько мы знаем, конторы. Откуда?..
И вдруг остановилась у бывшего крыльца.
Виктор. Ну разумеется. Больше просто некому.
Нет, бессмыслица. Анна двинулась дальше, обходя кирпичное крошево, куски стекла и штукатурки, — полный идиотизм. С чего это вдруг? Да, у Виктора какой-то общий бизнес с Олафом, однако явно в стадии конфликта. У него масса других дел там, на общей нашей родине, он намеревался сразу же после переговоров вылететь обратно и, без сомнения, так и сделал, несмотря на местный, вряд ли важный для него форс-мажор. Он исчез из нашего поля зрения сразу же, как только это случилось, мы даже не заметили, когда именно, — что само по себе доказывает, мягко говоря, равнодушие к нашим проблемам и трагедиям. Как же, ведь у него до сих пор есть самое главное: его свобода. В кавычках, но по-прежнему ярко-салатового цвета.
Виктору абсолютно незачем ни с того ни с сего организовывать ремонт в доме конфликтного партнера и бывшей… союзницы, подруги? Никогда мы с ним не были ни союзниками, ни друзьями, разве что в самом начале, в щенячье-наивный период нашей свободы, тьфу. Да нет, даже тогда. Потому что никакая эйфория весеннего цвета не мешала кое-что видеть и многое понимать. И он, со своей стороны, понимал тоже. Нас с ним не связывает ничего. Ничего хорошего, мы хотели сказать.
Он мог так поступить только в одном случае. Если точно знал, что это было. Если сам был каким-то образом причастен к случившемуся… стихийному бедствию? Не смешите моих птенцов. И еще — если это зачем-то нужно ему самому. Что ж, посмотрим. Как оно замкнется, последнее, решающее звено цепи.
Дверной проем, ведущий с веранды в дом, уцелел, только сама дверь повисла на покореженных петлях. На некрашеных досках коридора четко виднелась граница захлеста волны, похожая на извилистую береговую линию с полуостровом и архипелагом. Дальше начинался собственно дом. По недоразумению не взятая пока крепость.
Анна прошла на кухню, поставила корзинку с птенцами на стол. Надо придумать, где их держать. До возвращения Олега… хотя вряд ли он захочет забирать их обратно. Можно себе представить, каково ему было впервые услышать из-под потолка их голодный щебет.
Птенцы. Из сувенирных, заведомо мертвых и ни разу не насиженных яиц. Вылупились, потому что весна. Пускай она ни капли не похожа на весну. Пускай все вокруг вопиюще не так, как должно быть, как было всегда, как хотелось бы, как устоялось. Или наоборот — именно поэтому.
Так или иначе, их пора кормить.
Разложив баночки и приборы, сдернув с корзинки платок, она отвлеклась на звонок мобилки. И замерла над двумя орущими ртами.
