Ефим вышел, хлопнув дверью.
В тот вечер Борька долго не мог заснуть. Он еще неделю назад написал папе, что будет болеть за Бронштейна. А сегодня пришло письмо от Соломона, и папа считал, что у Ботвинника больше шансов на победу. Оказывается, когда Ботвиннику было пятнадцать лет, он обыграл Капабланку! (Борька ухмыльнулся, подумав, что надо Микуну рассказать, чтоб позлить его). Капабланка приезжал в Ленинград и играл одновременно с тридцатью игроками. И когда школьник Ботвинник обыграл его, то Капабланка пожал ему руку и сказал всем присутствующим: «Это – будущий чемпион мира».
И Борька мечтал, ворочаясь на своей раскладушке, как он, пятнадцатилетний, выигрывает у Ботвинника. И тот, пожимая ему руку, говорит всем: «Запомните! Борис Хоц будет чемпионом мира!»
– Хватит скрипеть! Спать мешаешь! – огрызнулась Маринка.
– А ты не пукай! Тоже спать мешаешь! – достойно ответил Борька.
– Я пукаю?! Это твой Микун!
– А вот и не я! Это Галька!
– Тш-ш!.. – Шейна подняла голову и легко шлепнула ладонью по столу. – Спать всем!
Соломон слал из колонии письмо за письмом. Требовал, чтобы Оля и Фима немедленно связались с адвокатом Раскиным – деньги возьмите у папаши. Перечислял документы, которые необходимо затребовать с ЛТЗ и сделать с них нотариально заверенные копии. Маня должна незамедлительно узнать, рассматривал ли Верховный Совет его жалобу и – что вообще происходит с его делом?! «Фима! Ты должен немедленно приехать сюда, ко мне! Вместе с адвокатом! – писал он. – Ты – мой прямой родственник, тебя допустят, и адвокат имеет право на внеочередное свидание! В письмах всего не расскажешь. Нужно немедленно составить новый протест. Необходимо добиваться полной реабилитации, а об этом мерзавце Киселеве не надо мне даже напоминать! …Да, еще вот что. Боря! Ты наклеиваешь в отдельную тетрадку все партии? Молодец. Приду – и мы будем их разбирать. Бронштейн делает много ошибок – я знаю о том, как идет игра, из газеты “Правда”. Зря ты, Боренька, болеешь за Бронштейна… Тебе понравился фильм “Чапаев”? Напиши мне, пожалуйста, почему… Ребятки, пожалуйста, читайте Мишеньке книжки с картинками. Есть очень хороший писатель – Самуил Яковлевич Маршак…»
Письма к детям успокаивали его. Он забывал о том, где находится, начинал мечтать, что скоро приедет домой, будет проверять у ребят уроки, пойдет с ними в кино, в лес… Потом они вернутся – а Оля уже накрывает стол, там борщ, котлеты… Голова закружилась. Где сахар? Еще не хватало сейчас в обморок грохнуться…
Адвокат Раскин пытался разобрать дело Хоца – оно и ему казалось совершенно надуманным. Два адвоката – Раскин и Рискинд – посылали из своей московской юридической консультации запросы на ЛТЗ, в Министерство путей сообщения, на Фабрику механизированного счета… Но Раскин жил в Москве, он читал газеты и слушал радио. В каждом номере шло по три-четыре материала о «лжепатриотах»: «Разве какой- нибудь Гурвич или Лифшиц могут понять русский национальный характер?» Повсюду громко говорили о вредителях. Брат Раскина, который работал в Госплане СССР, в мае был арестован. Из Госплана вообще многих взяли. И в МПС. И на ЗИСе…
Уже умер в тюрьме врач-вредитель Этингер.
Защищать Хоца было бесполезно. Но Хоц был одним из пяти клиентов Раскина – к еврею-адвокату теперь обращались редко. Ефим регулярно оплачивал консультации. Раскин – а что делать? – регулярно посылал запросы.
Но не спешил. В конце концов 4 июня Хоц выходит на свободу. А так – кто ж его знает… Начнешь активно защищать – припишут антисоветский заговор. Тут и так сидишь как на пороховой бочке. У Бориса Семеновича Раскина трое детей…
Ботвинник с Бронштейном сыграли вничью. Борька был счастлив. Отец написал ему: «Ты был прав, Боренька, когда держал пари за Бронштейна. Он действительно оказался очень талантливым и способным шахматистом…»
Полгода свободы
Соломон возвращался.
Оля с сыновьями встречали его на Казанском вокзале.
Соломон вышел из вагона, подождал, пока схлынет народ.
И тут увидел.
Оля стояла, напряженно всматриваясь в толпу. Рядом худой, бледный мальчишка, длинный, почти Оле по плечо. А внизу – малыш, испуганный, вцепился в мамину руку.
Мои.
Через две недели «скорая помощь» увезла Соломона в Химкинскую больницу. Гипертония.
Выйдя из больницы, Соломон принялся искать работу. Ездил с Гучковки в Москву, возвращался. Его никуда не брали.
13 сентября случился второй инфаркт.
Соломон оказался в больнице Ждановского района. Лечащий врач Яша Тишманович знал свое дело, и Соломон не умер.
Через две недели после инфаркта он, лежа на больничной койке под вытертым одеялом, уже строил планы и писал веселое письмо, поздравляя всю семью с наступающим еврейским Новым годом: «Шоно тойво умсуко»[24], хорошего и сладкого вам года. «Чтобы дорогая Евгения Соломоновна имела, наконец, действительный нахес от всех своих детей и внуков, чтобы дорогие Фима, Сарра, Мариночка и Галочка зажили дружной, зажиточной и счастливой семейной жизнью. Чтобы Фима шел семимильными шагами к степени доктора технических наук и директора научного института Академии наук, чтобы Саррочка стала пышной дамой, одетой с иголочки, чтобы Мариночка получала круглые пятерки (даже по поведению), чтобы Галочка получала круглые пятерки (даже по рисованию). Чтобы моя родная, ненаглядная Олечка, наконец, зажила счастливой, зажиточной жизнью, чтобы Боренька учился на круглые пятерки, а дорогой Микунчик стал бы чемпионом Сходни и ее окрестностей». Письмо взяло все силы, и Соломон, закрыв глаза, в поту откинулся на подушки.
Ничего, он поправится. Да, забыл главное. Он привстал и дописал: «Сшей что-нибудь мальчишкам из моего драпового пальто. И привези мне, пожалуйста, дибазол – кажется, дома на столике еще оставалось несколько таблеток».
В палату вошла медсестра.
– Вам тут пиявки надо поставить, одеяло откиньте…
После пиявок стало лучше. Маня, умница, нашла где-то этих отвратительных тварей.
Соломона выписали 5 ноября. Яша велел месяц лежать в постели, а потом – никакой работы в течение полугода. Два инфаркта – это не шутки. Третий вы не переживете, Соломон Яковлевич.
Соломон послушно отлежал месяц. Через месяц явился в Химки на ВТЭК, и его признали инвалидом второй группы. О работе велено было забыть. Нужно было хлопотать о пенсии.
Соломону было сорок восемь лет. Он не отчаивался.
В Москве в Колонном зале шел 19-й чемпионат СССР по шахматам[25] . Кто-то достал Соломону два билета. И он поехал туда с Борькой.
У станции Сходня им встретилась Борина учительница.
– Анна Григорьевна, это мой папа, – прошептал Боря. Он стеснялся. На Соломоне была грязная выцветшая шинель, разбитые ботинки и «севшие» брюки дяди Ефима. Анна Григорьевна улыбнулась:
– Очень приятно познакомиться. У вас прекрасный сын, очень умный, замечательный мальчик. Очень быстро думает, соображает. Знаете? Он – мой любимый ученик.
Соломон расплылся в улыбке. Да, Боренька чудесный мальчик.
– Вы молодец, – продолжала учительница, – что курточку ему достали теплую. А то в прошлом году он, пока до школы добежит, весь синий делается.
