распахнута настежь, дождь льет через порог. Юрка удивился еще больше — дверь ночью всегда запирается на крючок. Может, открыл кто чужой? Вор… Только чего у них воровать и кто сюда придет? И Жучка во дворе. На ночь ее отвязывают, а уж она никого к дому не подпустит… Юрка приподнялся и посмотрел. Митька и Ленка спали. Да они в дождь и не пойдут. Мамка тоже спала. Не было папки. Значит, он пошел в уборную, плохо прикрыл дверь, а ветер ее распахнул. Надо было встать и прикрыть дверь, у порога уже поблескивала здоровенная лужа, но вылезать под дождь Юрке не хотелось и было лень вставать, все равно папка должен сейчас вернуться. Юрка лежал и прислушивался к шуму дождя и за ближним его плеском стал различать отдаленный грохот и рев наката. Значит, шторм не утихал. Косые перехлесты дождя становились слабее, шум моря слышнее, а папка все не шел и не шел, и лужа у порога расплывалась все шире. Юрка вскочил, метнулся к двери, и в это время у крыльца появился отекающий водой папка.
— Ты чего? Куда ходил? — сердито спросил папка.
— Ты ж дверь оставил, вон натекло…
— Иди спи, не твоя забота.
Папка закрыл дверь, шум дождя сразу стал тише. Папка еще пошарудил в темноте, должно быть вытирал намокшие лицо и руки, потом заскрипела кровать, он тоже лег.
А утром снова небо было безоблачно, будто и не было ночью никакого дождя, и даже лужи успели подсохнуть, только земля еще была немного влажной, так что Юрка, когда бежал к морю и огибал бугор, даже оскользнулся и чуть не упал. Шторм ничуточки не ослабел. Накат стал даже сильнее, и так же ревела вода, а ветер нес клочья пены и водяную пыль. Сколько ни смотрел Юрка, так ничего и не увидел. Волна все еще была отбойной, жадно облизывала песок у сразу ставшего приглубым берега.
Еще издали Юрка увидел, что во дворе много народу, различил старшего дедова сына, тоже Тимофея, который работал бакенщиком на переправе, его толстую жену, ее сестру… Пришли в гости — сегодня воскресенье, — а может, узнали про несчастье и захотели посмотреть. Наверно, с ними пришел и Сашка.
Поравнявшись с тамарисковым бугром, Юрка подошел ближе к лагерю. На оранжевом полотнище палатки у самого входа кто-то приложил испачканную грязью пятерню. И еще был отпечаток, только размытый, мазаный. Отпечаток был маленький, и Юрка сразу догадался, что это работа шкодливого Сашки. А может, Славка? Юрка припустил бегом.
Дед с сыном стояли осторонь и тихонько разговаривали. А Максимовна во весь голос пела невестке и ее сестре:
— Так ить это и сразу бы догадаться… Он же перед ей прямо расстилался. Разве законный муж о седой голове будет перед женой эдак-то: Юленька да Юленька…
Сашки не было. Славки тоже. Юрка обежал дом. Славка примерял новую Сашкину бескозырку. На ленточке золотыми буквами было отпечатано: «Герой». Славке бескозырка не налезла, он протянул ее Сашке.
— Кто к палатке ходил? — закричал Юрка. — Кто там намазал? Ты?
— Нет, я не ходил, — сказал Славка.
Юрка по глазам увидел, что Славка не врет, повернулся к Сашке.
— Ты?
Глаза Сашки стрельнули в сторону.
— К какой палатке? Чего я туда пойду?
Юрка размахнулся, стукнул его по уху. Сашка скуксился, заныл и побежал жаловаться. Юрка не стал ожидать возмездия. Дед и даже отец Сашки не станут ввязываться, а мать и Максимовна сейчас же поднимут крик и ругань.
— Пойдем поищем, — сказал Юрка, — может, его уже выкинуло…
— Не, я не пойду, — сказал Славка, и по тому, как Славка замотал головой, Юрка понял, что тот боится увидеть утопленника.
Юрка пошел один. Он прошел опять до вышки, а потом повернул обратно и шел до самой скалы. Здесь море совсем осатанело. Волны пушечными ударами били в скалу, отвесными фонтанами взлетали вверх, ветер рвал фонтаны в клочья и бросал на берег. Юрка долго сидел у обрыва, слушал пушечный гром, чувствовал, как вздрагивает под ним земля, потом захотел есть и пить.
Дедовы гости уже ушли, но Максимовна не забыла жалобы внука, начала Юрку ругать, мамка обругала тоже, но Юрке было все равно.
К концу дня на мотоцикле приехал милиционер. Он наскоро расспросил, как все произошло, и записал всех в свидетели. Все были на месте, только не оказалось папки, он куда-то ушел, и никто не видел куда.
— Ладно, — сказал милиционер, — хватит этих. Имущество надо прибрать.
— Это нас не касаемо, — сказал дед, — мы туда не ходим, в это дело не впутываемся. Пускай дожидается, покуда та дамочка возвернется али родственники приедут. А хочете — забирайте али опечатайте как полагается.
— Я чем, пальцем опечатывать буду? Ладно, под вашу ответственность. В случае неприезда родственников сообщите.
Он покрутил ручку руля, стукнул сапогом по какому-то рычагу, мотоцикл затарахтел и укатил.
Папка вернулся затемно и пьяный. Мамка стала его ругать за то, что он опять пьет в долг и чем будет отдавать, а папка кричал, что это не ее забота, у нее он не попросит, а она дура, потому что не понимает, какой человек пропал и как бы он папке помог пробиться, познакомиться с тем московским художником… Юрка не любил, когда папка напивался, но тут он на него даже про себя не сердился — он не ожидал, что папка будет так переживать из-за Виталия Сергеевича…
За ночь ветер ослабел, а утром утих совсем. Но взбудораженное море ревело, грохотало по-прежнему, переправа не работала, и дорога была пуста. И вдруг к дому подъехала серая запыленная «Волга» с темными клетками на дверцах. Из нее вышли злой шофер, тощий парень в очках, который, несмотря на жару, был во всем черном, даже рубашка у него была черная, и поблекшая женщина с исплаканным запудренным лицом. Губы у нее были накрашены, но помада стерлась, осталась только по краям, и было видно, что губы у нее тонкие, а помадой она их дорисовывала, делала больше. Парень был такой же тонкогубый, но высокий лоб и тонкий хрящеватый нос у него были точь-в-точь как у Виталия Сергеевича. Юрка догадался, что это его жена и сын.
— Будь оно проклято! — сердито сказал шофер, вытирая потное лицо. — Кабы знал, что такая дорога, сроду бы не поехал…
— Вам за это платят, — хмуро сказал очкатый.
— Да что мне те деньги? А машина обломается, кто будет платить?
Они не стали слушать шофера, пошли во двор. Навстречу им вышел дед, и тут же прибежали мамка и Максимовна. Лица у них были горестные, сочувственные.
— Мы получили телеграмму, — сказала женщина, — где-то здесь мой муж… здесь он… — Губы ее задрожали, она никак не могла выговорить нужное слово.
— Воронин Виталий Сергеевич, — сказал очкатый. — Где он?
Лицо деда жалостливо сморщилось.
— Где ж ему быть? Там…
Все посмотрели через ограду на ревущее вспененное море.
— Не нашли? — спросил очкатый.
— Пробовали. Куда там… Это ить море! Да еще шторм…
— Но почему здесь? Как он здесь оказался? — спросила Воронина. — Он же мне телеграфировал из Евпатории…
— Так они жили здесь. Вон там на бугре, в палатке.
— «Жили»? — повторила Воронина. — Кто это — «они жили»?
— Да была тут с ним одна гражданочка… Юлия Ивановна.
— А-а! — закричала Воронина, лицо ее исказилось. — Я так и знала, я догадывалась, что он опять с ней… Это она! Она его довела, погубила…
— Мама! — сердито сказал очкатый.
