– Сынок-то ваш заснул? – спросила моя хозяйка глухо.
– Заснул… А что?
– Под дождик сон-то крепкий…
Я промолчал.
– Хороший у вас сыночек… Устал он сегодня…
– Вы плохо себя чувствуете?
– Я? Нет…
– Тогда идите спать.
– Сейчас…
Анна Васильевна сделала шаг, чтобы повернуться и уйти. Поворачивалась она медленно, страшно трудно, словно старый, заржавевший механизм.
Я опять дотронулся до плеча хозяйки.
– Все-таки что-то случилось?
Анна Васильевна застыла на месте, словно только и ждала моего прикосновения.
– Сынок… я сердцем чую… ты добрый человек… Помоги мне… Больше мне не к кому… Одна я на свете…
– Пожалуйста, Анна Васильевна, что от меня требуется, я готов…
– Тогда пойдем со мной, сынок…
Анна Васильевна пошла вперед, привычно двигаясь в темноте, я двинулся за ней на ощупь, словно слепой.
Мы вышли из длинного темного коридора на веранду. Она была слабо освещена настольной лампой под синим абажуром.
За столом перед бутылкой коньяка сидели Главный и заместитель по хозчасти. Василий Андреевич был красен, несмотря на синюю лампу, и держал перед лицом Наума Захаровича огромный, синий от лампы кулак.
– Вы у меня вот здесь! – говорил он. – Захочу – заказник из вас сделаю! Захочу – национальный парк. Захочу – парк отдыха и культуры!
Наше появление прошло незамеченным. Анна Васильевна, а за ней и я пересекли веранду, вошли в большую темную комнату, где, очевидно, спали прибывшие гости, стоял мощный храп и пахло водочным перегаром.
Анна Васильевна прошла в самый дальний угол, заскрежетал в замке ключ, и мы очутились в маленькой комнатке без окон. Я сразу почувствовал, что она маленькая, хотя было абсолютно темно.
Анна Васильевна щелкнула выключателем. Под потолком зажглась голая, без абажура, тусклая лампочка, свисавшая на белом шнуре. Я догадался, что это была комната хозяйки. Небольшой стол в углу, там какое-то шитье, зеркало, коробка, очевидно, с иголками и нитками. Узкая железная кровать с ржавыми, когда-то никелированными шарами, застеленная простым, но белым, чистым одеялом.
Две покрашенные светло-коричневой краской табуретки. Большой деревянный сундук. Больше в комнате ничего не было.
Анна Васильевна, легко взявшись за ручку, отодвинула сундук в сторону. Затем она наклонилась и вынула из пола доску. Это была обыкновенная сосновая крашеная доска, какими обычно в добротных сельских домах застилают полы. Затем она подняла вторую и третью доски, и в полу открылась черная дыра.
– Здесь у вас погреб? – спросил я.
Хозяйка ничего не ответила Она подобрала юбку, присела на край дыры, свесила внутрь ноги, нащупала что-то, наверно, лестницу, и стала медленно спускаться, словно погружаться в черную прорубь. Некоторое время я слышал, как скрипит под ней лестница, потом перестала скрипеть, наступила тишина, легкий прыжок, опять тишина, щелчок выключателя.
– Лезь сюда, сынок, – глухо донеслось из-под земли.
Я нагнулся над чуть посветлевшим квадратом. Довольно глубоко внизу возле лестницы стояла Анна Васильевна и смотрела на меня. Свет лился снизу, и мне показалось, что она смотрит на меня пустыми глазницами.
– Закрой дверь и выключи свет.
Словно загипнотизированный этим пустым черным взглядом, я послушно накинул на петлю двери крючок, выключил свет и подошел к люку.
– Осторожненько, не упади. Первая перекладинка шибко далеко…
Почему-то не решаясь спускаться под пол спиной к Анне Васильевне, я опустил вниз ноги, оперся на руки и, мысленно прикинув расстояние до пола погреба, прыгнул…
Я не ожидал, что пол здесь будет не земляным, а тоже из досок. Мой прыжок сотряс все помещение. Что-то сдвинулось со своего места, зазвенела посуда… Я приземлился не упруго, как рассчитывал, поэтому не удержался и упал на одно колено.
– Ты бы по лесенке, сынок… – Хозяйка поддержала меня за локоть.
– Ничего…
Я машинально отряхнул брюки и только потом обнаружил, что пол блестит чистотой, словно его только
