Перед человеком стояла наполовину пустая четвертинка, лежали свежие, видно, только что с грядки огурцы и возвышалась большая, почти как таз, эмалированная миска с простоквашей. Человек был в синей линялой майке, на которой выступили темные пятна пота, и я сразу понял, что двери были распахнуты сознательно. Лесной, настоянный на хвое и травах сквознячок, охлажденный в сырых ландышевых оврагах с бьющими ключами, проникал через гостеприимно распахнутую калитку в сени, кружился там, проскальзывал в комнату и, освежив потную широкую спину обедающего человека, улетал сразу в три раскрытых окна, хлопая тюлевыми занавесками. На другом конце стола пел маленький транзистор.
Человек не слышал, как я вошел. Я потоптался нерешительно у порога и кашлянул, но обедавший настолько был увлечен костью, что не услышал изданного мною деликатного звука.
– Здравствуйте, – сказал я негромко, чтобы не испугать толстяка.
От неожиданности человек выронил кость, и она шлепнулась в миску с простоквашей, взметнув заискрившийся на солнце гейзер брызг. Мне, очевидно, надо было крикнуть. Негромкий голос всегда пугает больше. Это я уж потом сообразил.
Человек повернул ко мне забрызганное простоквашей лицо. Лицо было приятным, хотя и изрядно расплывшимся. Наверно, сегодняшний натюрморт с четвертинкой не был случайным. Выражение лица у человека было удивленным и даже слегка испуганным.
– Вы будете Наумом Захаровичем? – спросил я.
– Да…
– Я из Министерства иностранных дел.
Я произнес эти слова и понял, как нелепо, даже кощунственно они прозвучали. У человека сильно отвисла челюсть Его можно было понять. Он встал чуть свет, набегался за утро по заповеднику, мечтая лишь об одном: когда наступит час обеда и послеобеденного отдыха. Человек готовился к обеду тщательно, это был священный час, о нем наверняка знали все. Никто не побеспокоит во время обеда. Человек раскрыл настежь все окна и двери, положил на диван газету, чтобы потом, насытившись, пробежать слипающимися глазами первую попавшуюся заметку, накрыться этой газетой и «придавить» часика два. Ландышевый ветерок охлаждает разгоряченное едой тело, блаженный огонь уже пошел гулять по крови, и вдруг вкрадчивый голос сзади: «Я из Министерства иностранных дел».
– Из министерства?.. – переспросил человек.
– Д-да, – неуверенно ответил я.
Человек овладел собой, вытер лежащим на коленях полотенцем простоквашу на лице, надел висящую на стуле коричневую нейлоновую рубашку с закатанными рукавами и встал передо мной, явно ожидая неприятностей.
– Чем обязан…
– Дело вот в чем, – начал я. – Вы разрешите присесть?
– Конечно, конечно…
Заместитель по хозчасти торопливо придвинул мне тяжелую, из неокрашенного дуба табуретку. Я сел, осторожно поставив на колени тяжелый кандидатский портфель.
– Дело в том, что по решению коллегии министерства и Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР к нам приглашен известный африканский спринтер Луи Джонс.
– Луи Джонс…
– Да. Из города Гонолулу.
– Из Гонолулу…
– Да.
Никогда я еще не видел у человека такого глупого выражения лица.
– Но…
– Дело в том, что Луи решил отдохнуть перед ответственными соревнованиями и немножко потренироваться в одном из наших заповедников. Сами понимаете – тишина, лесной воздух, соловьи. Выбор пал на ваш заповедник.
– Соловьев обеспечить не можем. Они уже отпели.
– А кукушки есть?
– Кукушки есть.
К заместителю постепенно возвращалась уверенность привыкшего все обеспечивать человека.
– Вы…
– Я его тренер.
Я протянул свое удостоверение мастера спорта. Заместитель с любопытством скосил глаза, но читать постеснялся.
– Самое главное – вопрос с жильем.
Человек с облегчением вздохнул.
– Это можно. У нас есть отличная комната. Сейчас я вам покажу.
Я встал. Бутылка в портфеле предательски звякнула. Заместитель покосился на портфель. Неопределенная мысль пробежала по его лбу.
– Это далеко? – спросил я торопливо, чтобы отвлечь внимание от портфеля. – Дело в том, что сегодня у нас симпозиум…
