Рис тоже испытывал беспокойство. Он то и дело поглядывал на костер, шарил по земле, собирая мелкие ветки…
– Пап, скорей, а то потухнет…
Откуда у нас это чувство страха перед тьмой? Инстинкт… Вечный страх, что исчезнет свет, тепло, солнце… То, что породило жизнь… Первая клетка, которая возникла вдруг в Мировом океане, наверно, тоже судорожно сокращалась, когда наступала ночь, она инстинктивно боялась не дожить до рассвета… Эта клетка через огромное число поколений передала страх нам. Наверно, поэтому до сих пор человек не может спокойно видеть, как затухает костер…
Костер уже едва светился во тьме, когда мы вернулись из оврага. Мы одновременно, торопливо стали бросать хворост в костер. Огонь на несколько секунд притух, затаился, словно голодный, ослабевший зверь, на которого свалилась неожиданная добыча и он не может поверить в свое счастье, растерялся, боится лишним движением вспугнуть эту добычу; потом он пришел в себя и стал осторожно, аккуратно пожирать добычу. Но вот он вошел во вкус, кинулся на добычу, навалился, придавил лапами так, что захрустели кости, и пошло жаркое, кровавое пиршество.
– Все-таки хорошо, когда огонь, – сказал Рис, протягивая к костру руки.
Сын сказал эти слова голосом мудреца и руки протянул совсем по-взрослому. Я никогда не слышал у него такого голоса и не замечал этого движения – спокойного, расчетливого, экономного, словно Рис боялся, что возьмет слишком много тепла, и его не останется на потом. Наверно, в Рисе заговорил тот пещерный предок, гений каменного века, впервые приручивший огонь… Он, наверно, дрожал над каждой искрой. Рис тоже впервые в своей жизни сидел у костра…
– Когда же эти раки изжарятся?
– Теперь скоро.
– Ну, пап, рассказывай дальше. Что там случилось?
– Вот… Так, значит, и жил мальчик… И вот однажды ночью, когда все спали, а мальчик не спал, а лежал на кровати с наушниками и слушал радио…
– Наконец-то, – сказал Рис и бросил в огонь хворостину!
– Однажды, когда он слушал радио, он уловил в наушниках иностранную речь. Ему и раньше попадалась по радио иностранная речь и иностранная музыка, но очень глухо, невнятно, чуть-чуть, почти бормотание… Так, какой-то клекот сквозь треск и шорохи. А тут голоса звучали совсем рядом, словно за стенкой, во дворе. Переговаривалось несколько иностранцев. Они говорили громко, отчетливо, короткими словами. Их отрывистая речь была похожа на лай овчарок. Он не мог понять, откуда она взялась, почему звучит так отчетливо. Неужели иностранцы вошли во двор и разговаривают? Или приемник стал таким необыкновенно чувствительным, что слышно каждое слово из-за границы? Может быть, это оттого, что приближается гроза? Мальчик где-то слышал, что гроза может и глушить звуки и проводить их с необыкновенной силой. Наверно, это так и было…
И тут мальчик услышал гул. Низкий, закладывающий уши гул, такой насыщенный, такой плотный, что у мальчика заболели зубы… Никогда в жизни мальчик не слышал ничего подобного. Как был, в одних майке и трусах, он выскочил во двор. Во дворе гул был нестерпимым. Казалось, от него лопнут барабанные перепонки, выпадут глаза, расшатаются зубы так, что их можно будет вынуть изо рта рукой… Но самое страшное оказалось, что нельзя понять, откуда идет гул. Получалось так, что его издавало все: и земля, и сарай, и низкое предрассветное небо. И вдруг мальчик понял, откуда идет гул. Прямо над ним, в хмурой мгле, где боролся с ночью рассвет, висели и шевелились черные тени…
– Драконы? – быстро спросил Рис.
– Да.
– Наконец-то!
– Мальчик сразу догадался, что голоса, которые он слышал, это их голоса – драконов…
Я взял хворостину и стал переворачивать раков.
– Ну, пап… Дальше. И они схватили мальчика?
– Нет. Они улетели.
– Фу ты, черт! Когда же все начнется? Целый вечер тянется резина.
– Наберись терпения и слушай. Они улетели, а мальчик остался стоять один, босой на покрытой утренней росой, холодной земле. Он ничего не мог понять. Может, это ему приснился сон? Просто он еще лежит в кровати, и ему снится сон… И тут затряслась земля. Она тряслась мелко и беззвучно, иногда так смеются злые люди: мелко и беззвучно, когда чему-нибудь радуются, когда вышло по-ихнему. Мальчик стоял на дрожащей земле, и его самого била дрожь от холода и страха… Потом заалел горизонт, хотя до восхода солнца было далеко, да и вставало солнце совсем в другой стороне. Может, это поднималась луна? Но это не была луна. Она встает быстро, тут же на глазах бледнеет, и красное сияние вокруг нее исчезает. Здесь же горизонт продолжал пылать. Мальчик стоял пять, десять, пятнадцать минут, а пожар все не потухал, наоборот, разрастался все больше и больше… В той стороне был райцентр, большая узловая станция.
– Драконы подожгли райцентр? Здорово! А что дальше? Мальчик бросился на помощь?
– Нет. Он вернулся в дом и стал слушать радио. Но все опять было тихо, спокойно, только обычные шорохи и потрескивания… Может, действительно это был сон? Нелепый, глупый сон, какие иногда снятся ни с того ни с сего. Проснешься и долго не можешь прийти в себя. Не то ты проснулся, не то еще спишь У тебя так бывало?
– Много раз.
– Тем более, что в комнате выглядело все так сонно, привычно, уютно. Тикали ходики с кошечкой, бегающие глаза которой были видны даже в темноте, слегка похрапывал в другой комнате отец, чмокала и что-то невнятно бормотала во сне младшая сестра, во дворе первый раз прокричал петух… Да, наверно, приснилось, подумал мальчик и перевернулся на бок, чтобы заснуть под треск наушников, он любил засыпать под потрескивания и шорохи неба, но тут иностранная речь зазвучала опять. И мальчик понял, что все это ему не приснилось, что драконы возвращаются назад. Подожгли станцию и возвращаются домой. Теперь их голоса звучали еще наглее. Слышался такой же лающий, как разговор, смех. А один дракон даже
