шорох воды. Нина перегнулась через борт. Семен Петрович проследил за ее взглядом. Отблески от прожектора освещали плывущие по реке листья.
– Осень скоро, – сказала Нина.
– Да, пойдут дожди. Теплоход ходить перестанет. Я буду приезжать к тебе домой. Наплевать…
– Он прислал мне записку. – Нина разглядывала плывущие за бортом листья.
Семен Петрович молчал. Казалось, и сейчас этот хлипкий парнишка со сжатыми кулаками стоит между ними. Рудаков погладил девушку по плечу:
– Не горюй…
– Я не горюю… Когда все известно заранее, не так страшно.
– Не надо об этом.
– Ты знаешь, что было в записке?
– Откуда же мне знать?
– Два рисунка без слов.
– Рисунки? – удивился Рудаков.
– Ну да. Два рисунка. Нота и кисть. Очень неумелые рисунки.
– Что значит «нота и кисть»?
– Это символы музыки и живописи.
Рудаков не знал, что сказать. Нина молчала.
– Зачем он так… сделал? – наконец спросил главный бухгалтер.
– Он хотел сказать, чтобы я не унывала. На свете всегда останется живопись и музыка. Он знал, что я пойму. Мы и раньше говорили на эту тему. Тогда еще… до тебя. Я немного с ним дружила. Ну не дружила, а так… ходили, разговаривали. Он считал, что история ничего не хранит вечно. Исчезают государства, храмы, рушатся горы, высыхают и образуются новые моря. И ничего нет вечного. Только немножко остается от человека. Это рисунок и музыка.
– Вот как… – Семен Петрович никогда не думал об этом. – Значит, все исчезнет, и останутся только картины и музыка? – Он недоверчиво покачал головой. – А книги, допустим? Книги тоже долго сохраняются, скульптуры…
– Да. Это правильно. Но все-таки дольше всего – рисунок и музыка. Он так считал. Например, наскальные рисунки, он говорил, будут существовать вечно. А музыка… Она была и до человека. Шум моря, шорох песка, движение ветра. Ведь это тоже музыка.
– Это он потому так говорил, – сказал Семен Петрович, – что сам сочинял и потому, что ты рисуешь.
– Да, может быть, и поэтому тоже. Но, по-моему, он прав. И только ради этого стоит жить.
– А если не умеешь рисовать и сочинять музыку? – спросил Семен Петрович. Ему показалось, что он задал очень сложный вопрос, поставил Нину в тупик и пожалел, что ввязался.
– Ну и что? Тогда надо смотреть на картины, которые нарисовали другие, и слушать музыку других.
Семен Петрович хотел замолчать, но не удержался.
– А когда же работать?
– Работать надо днем, а вечером наслаждаться искусством, размышлять. Так делали еще древние.
– Вечером – хозяйство, сад, огород… да и посидеть, отдохнуть надо, – возразил главный бухгалтер.
– Значит, ты зря живешь.
– Зря? – удивился Рудаков.
– Зря…
Главный бухгалтер усмехнулся.
– Эх, милая девочка… Кроме музыки, в жизни еще кое-чего хватает. Жизнь – борьба за существование. Слышала? Борьба каждый день. Или он тебя, или ты его.
– Кто «он»?
– Кто-нибудь. Найдется.
– Значит, мы рождаемся для того лишь, чтобы делать друг другу больно?
– Выходит, так.
– Но это же вопреки здравому смыслу! Есть, спать, драться, размножаться – как животные…
– Мы и есть животные. Только обличье надели человечье. А некоторые так даже и надевать его не хотят.
– А я вот не такая! Что ты на это скажешь? А если есть я, значит, есть и другие. И, значит, ты не прав.
– Ты еще ребенок.
– И Петя так считал…
