Другой кто на месте Леонида Георгиевича послал бы куда подальше «Доброжелателя государства» или зачитал бы при случае его письмо своим коллегам на предмет осмеяния, но только не Токарев. Ведь у него тоже был «дар предчувствия». Леонид Георгиевич слегка «копнул» Петровский завод стиральных машин, и ему сразу бросилась в глаза любопытная деталь. Заводишко, влачивший жалкое существование, выпускавший машины, которые никто не покупал, заводишко, находящийся на грани закрытия, вдруг получает большие фонды, план на расширение производства и т. д.
Странное, непонятное решение главка… «Бледнолицый охотник» почуял след.
И вот Леонид Георгиевич лежит на сырых камнях, над ним тускло мерцает свечка, какие обычно ставят по покойникам, и рядом, опершись на руку, усмехается скелет.
23. УИК-ЭНД
Был четверг, шесть часов вечера.. Главный инженер Евгений Семенович Громов глянул на часы и стал собирать бумаги. Рабочий день был окончен, Евгений Семенович причислял себя к современному типу руководителя, который умеет рационально спланировать свое время. Сначала на заводе очень удивлялись тому факту, что главный инженер уходит с работы минута в минуту, даже пытались упрекать его в этом, на что Громов, усмехаясь, отвечал:
– Если мы не успеваем что-то сделать за день, то или вы плохие работники и вам надо немедленно увольняться, или я никудышный руководитель и меня надо гнать в три шеи.
Увольняться никто не собирался, гнать главного инженера в три шеи – тем более, и постепенно все привыкли, что кабинет Громова в 18.00 был закрыт и на телефонные звонки никто не отвечал.
Главный инженер собрал бумаги, он любил, чтобы к концу работы стол был абсолютно чист, закрыл на ключ все ящики стола, проверил, не оставил ли открытым сейф, и вышел из кабинета.
– Вы свободны, – кивнул он секретарше, седенькой старушке (первым делом, прибыв на завод, Евгений Семенович уволил прежнюю секретаршу – смазливую девчонку – и взял старушку).
В приемной, блестя никелем, стоял велосипед. Громов вскинул его на плечо и пошел по коридору. Это было очень необычное зрелище: в кабинетах еще трещали телефоны, трудились за столами люди, где-то шло громкое, злое совещание, а глава завода уходил с работы, держа на плече велосипед.
Однако такая картина повторялась ежедневно, и поэтому никто не удивлялся. Встречные уважительно прощались с главным инженером.
Пройдя через проходную, Евгений Семенович сел на велосипед и покатил по дороге, позванивая, объезжая группы рабочих, шедших с завода. Многие кивали, и никто не засмеялся, не отпустил ни одной шутки – на заводе главного инженера уважали, а к велосипеду привыкли.
Громов с удовольствием жал на педали сильными, упругими ногами – ему было приятно размяться после кабинетного сидения, – и по его загорелому, узкому, аскетическому лицу спортсмена иногда скользила улыбка.
Громов был в хорошем настроении. Вчера из Москвы ему позвонил Геннадий Александрович, тот самый «гость из центра», который приезжал зимой в Петровск и с которым они так славно провели время в санатории с девушками. С того времени Геннадий Александрович приезжал еще раз, они еще лучше провели время и стали друзьями. Договор стал железным: завод во время «бума расширения» строит на берегу реки коттедж, затем списывает и продает его Геннадию Александровичу, а Геннадий Александрович – теперь просто Гена – делает все, чтобы такой «бум» побыстрей наступил.
Все это время Гена не терял времени даром. Он развил в Москве кипучую деятельность, и вот первый результат – сегодня позвонил, чтобы встречали комиссию, которая окончательно решит, расширять или модернизировать Петровский завод стиральных машин или, наоборот, закрыть часть устаревших, даже аварийных цехов и переключить завод на что-либо другое – например, на производство гаек и болтов.
– Выложись весь! – кричал в трубку Геннадий Александрович. – Даю тебе данные. Тот, что помоложе, честолюбив и любит прекрасный пол, но скромен, даже застенчив. Постарше – не прочь заложить и мечтает об охоте, хотя ни разу на ней не был. Подари ему чьи-нибудь рога. Не перегни палку – оба люди вполне приличные. Предварительную работу я с ними провел, хотя особо не нажимал, но выдал тебе прекрасную характеристику. И вообще все на мази! В министерстве тебя вспоминают неплохо. Если дела на заводе закрутятся крепко, могут забрать на повышение! Ты понял?
– Понял! – радостно прохрипел в трубку Громов. Его тренированное сердце билось неровно. – Гена! Если ты сделаешь… Если ты сделаешь… Мы с тобой такое! Мы с тобой черт знает что прокрутим!
– Сделаю! – пообещал далекий Гена. – Теперь все от тебя зависит! Не подкачай!
– Не подкачаю, – заверил Евгений Семенович. – В лепешку расшибусь!
– Расшибаться не надо. Ты нам еще пригодишься.
Щелчок. Далекие гудки. Громов сидел, прижав трубку к уху. Голова его слегка кружилась.
– Поговорили с Москвой? – спросила телефонистка.
– Поговорил… Спасибо…
Евгений Семенович положил трубку. Слово «Москва» резануло его сердце пополам. Неужели… Неужели еще можно выкарабкаться? Можно! Он выкарабкается!
Громов проехал на рынок. Торговля уже почти кончилась, но несколько человек в больших кепках еще торговали южными фруктами да у входа стояли три бабки с букетами цветов. Евгений Семенович купил килограмм желтой спелой хурмы, не торгуясь, взял у бабки самый лучший букет и поехал в больницу.
Больница в Петровске была неплохая, построена среди парка еще в стародавние времена, с большими палатами, высокими потолками, толстыми стенами, сквозь которые не доносился городской шум.
В больнице вот уже пятый месяц лежал директор завода Иван Иванович Смыслов. Внезапно прямо на совещании его поразил инсульт, а уже в больнице инфаркт.
Иван Иванович был прекрасным человеком, но плохим организатором, и, когда на завод прибыл Громов, он обрадовался, увидев его хватку, умение быть в курсе сразу многих дел, умение заставить людей подчиняться. Иван Иванович с готовностью переложил на плечи Громова почти все свои функции, советовался почти по всем вопросам, а потом и полюбил как сына. Он даже так и называл его: «сынок» или
