что она снова не покончит с собой – у нее ведь есть к этому склонность. Ладно, если она опять траванется или порежет вены, а если, например, кинется с девятого этажа и так изуродует тело, что тебе и вернуться будет некуда? Улавливаешь мысль?
– Да.
– А тебе надо тихо и бескровно «освободить жилплощадь». Но учти, времени у тебя немного. Как только она покинет твой дом, перестанет общаться с твоей матерью и твоими знакомыми, ты начнешь таять, пока не исчезнешь совсем. А теперь прячься и думай, пока она спит.
– Но я не хочу туда возвращаться, – Катя подняла взгляд к голубому небу.
– Я не успеваю за сменой твоих настроений. То ты готова убивать всех подряд, то начинаешь устраивать истерики, когда есть шанс побороться.
– Но я же девушка, – Катя снова шмыгнула носом, – а там, знаешь, как плохо, да еще одной?..
– Знаю, но ты сама виновата, поэтому иди. Чем-то ты мне симпатична, и иногда я делаю для тебя даже больше, чем должен.
– Спасибо, – Катя поднялась с колен, – а куда идти-то?
– А куда хочешь.
– Тогда туда, – Катя указала на зеленевший вдали лес.
– Это безразлично – здесь все дороги ведут в одно место.
Аревик проснулась в каком-то оцепенении. Открыв глаза, она даже не сразу сообразила, проснулась ли на самом деле, и потому боялась оторвать взгляд от белого, не несущего никакой информации потолка, чтоб не увидеть под своими ногтями землю. Это добило б ее окончательно.
Ужас отступал постепенно, вытесняемый шумом улицы; еще солнце заглядывало в окно ласково, совсем не так, как в ее кошмарном сне – там оно было коптящим и багрово красным. Однажды, по просьбе начальника, Аревик ходила к рабочим, ремонтировавшим крышу, и видела, как варят битум. Тогда ей подумалось, что пламя под котлом похоже на геенну огненную. Теперь мимолетное впечатление нашло отражение в облике жуткого трагического солнца. А еще во сне она убивала. Убивала разных мужчин, от подростков до стариков, и закапывала трупы. Сцен убийств Аревик не видела, а только, стоя на четвереньках, рыла руками могилы. Земля летела в разные стороны, а сама она очень походила на животное. Потом она закапывала получившиеся ямы, воздвигая невысокие холмики. Трупов она тоже не видела, но знала, что они там, внутри. И еще она знала, что все убийства совершила, именно, она.
Неожиданно появились «чей-то отец» и «чей-то брат». Они умоляли отыскать их родных, но Аревик не знала, как это сделать, хотя помнила, что те лежат под холмиками, уже заполнившими целое поле. Потом все вместе они пошли к откуда-то взявшемуся дому. Вот там Аревик и рассмотрела свои ужасные руки, поразившись, до чего глупы мужчины, если не могут связать все воедино. Она очень боялась разоблачения, но те двое лишь просили о помощи.
Дом, в который они вошли, был не ее и не Катин, но Аревик чувствовала себя хозяйкой, а «чей-то отец» и «чей-то брат» ступали робко и уже ни о чем не просили. В доме оказалась всего одна комната, заполненная раздетыми догола, обезображенными куклами. Несмотря на то, что лежали куклы огромной, беспорядочной кучей, Аревик узнавала их, и помнила даже, как убивала каждого. Вот, только за что? Этого она не могла ни понять, ни вспомнить.
«Чей-то отец» и «чей-то брат» незаметно исчезли, а она вдруг решила, что надо уничтожить следы бессмысленного преступления. Почему вспыхнули куклы, в памяти не отложилось, но их абсолютно настоящие, человеческие лица корчились в огне, то ли смеясь, то ли плача, и, в конце концов, чернели, рассыпались в прах. Гора тел постепенно превращалась в кучу золы, и только одно тело упорно сопротивлялось, пытаясь выбраться из языков пламени и клубов дыма. Аревик смотрела на его усилия и догадывалась, кто это. Наконец, фигура поднялась в полный рост, и несмотря на испачканное лицо, обгоревшие волосы, Аревик узнала Катю. Именно ее она и ожидала увидеть, но одновременно (такое случается только во сне) была поражена этим открытием – ведь, если Катино тело там, то где же пребывает она сама?!..
Восставшая из пепла тем временем приближалась. Аревик ощутила нестерпимый жар, увидела языки пламени, преданно следовавшие за жуткой фигурой, но не могла найти силы, чтоб отступить хотя бы на шаг.
Видения сна постепенно тускнели. Пришло ощущение того, что явь совершенно другая, но страх остался; только он трансформировался – Аревик вспомнила, что ей надо еще собрать вещи и решить, как она объяснит свой уход Татьяне Ивановне. Судя по солнцу, был уже вечер, а она не только ничего не сделала, но даже ничего не успела придумать. Захотелось резко вскочить, но тогда непременно появится заботливая «мать»… и что ей сказать?
Аревик прислушалась. С улицы, совсем близко, раздавались голоса. Она осторожно встала, накинув халат; подошла к окну и увидела у самой калитки большую черную машину; рядом с ней приятного мужчину, которого, точно, не было в ее сне, и Татьяну Ивановну, беседовавшую с незнакомцем. Мужчина повернул голову и, наверное, увидел Аревик, потому что указал рукой на дом. Если б Аревик умела по желанию возвращаться в портрет, то наверняка б сделала это, но таких знаний Анна ей не дала. Аревик в ужасе отпрянула от окна; ее взгляд метался по комнате, ища запасной выход, только откуда б ему тут взяться?..
– Дочка, ты проснулась? – раздался через минуту голос Татьяны Ивановны.
– Да, сейчас, – Аревик глянула в зеркало, поправила волосы, застегнула пуговицы на халате; хотя какое значение имели эти мелочи, если наполненные страхом глаза говорили сами за себя?
– У нас гости, – продолжала Татьяна Ивановна.
Аревик, прижала руки к лицу, пылавшему, как у куклы в ее сне.
Дверь медленно открылась. Мужчина смотрел пристально и молчал. Аревик опустила руки, покорно ожидая, что будет дальше. Мужчина вошел, прикрыв за собой дверь. Он казался куда страшнее Виталика или художника Кости (больше ей сравнивать было не с кем), но пока не проявлял никакой агрессии – наоборот, подойдя, он вдруг погладил Аревик по голове.
– Все будет нормально. Ты еще не собралась?
– Куда?.. – Аревик подумала, что никто не мог знать о ее планах, если только этот человек не ясновидящий или не один из них, тоже вышедший из какой-нибудь картины.
– Значит, ты ничего не помнишь, – закурив, мужчина задумчиво подошел к окну.
На запах дыма у Аревик сработал условный рефлекс, и она тоже полезла в сумочку. Мужчина повернул голову, но ничего не сказал, молча наблюдая, как Аревик сунула сигарету в рот, поднесла зажигалку, прищурившись от вспыхнувшего огонька, глубоко затянулась и выпустила дым тоненькой струйкой.
– А это, значит, ты помнишь? – спросил он.
– Что? – не поняла Аревик.
– То, как надо курить. Ты ж говорила, что бросила много лет назад, еще когда работала в больнице.
– Получается так, – согласилась Аревик, не найдя возражений (то, что она, оказывается, работала в больнице, ее уже не удивляло), – наверное, в сознании произошел сдвиг…
– Какой, на фиг, «сдвиг»?!..
– Ну, не знаю… я, вот, передачу смотрела, так там человек после клинической смерти заговорил на пяти языках.
– То есть, ты и передачу помнишь? – мужчина усмехнулся, – Катюш, зачем ты все это придумала? Чего ты хочешь добиться?
– Я совсем запуталась… – Аревик закрыла руками лицо.
– Это я понял, – мужчина вздохнул, – так ты едешь со мной?
– Куда?.. – всхлипнула Аревик.
– Ко мне. Или это ты не помнишь? – он положил руки ей на плечи; Аревик уткнулась в его грудь и без стеснения зарыдала.
Она вдруг подумала, что Кате, наверное, с таким человеком было очень хорошо и спокойно.
