Вообще сужение понятия «грех» до уровня моральной категории есть отступление от полноценной метафизики Православия, где оно относится, в первую очередь, к онтологическому аспекту существования. Есть два типа греха — первородный и смертный. Первородный грех — это общее качество послеадамического человечества, накладывающее на всех людей определенные онтологические ограничения. Такой грех упраздняется в момент святого крещения. После крещения тяготение к этой, уже преодоленной благодатью, форме существования, т. е. к состоянию Ветхого Адама, есть смертный грех так как он имплицитно ставит под сомнение действенность спасительной жертвы Сына Божьего и являет собой хулу на Святого Духа. Первородный грех проявляется в естественном тяготении человека к отходу от Завета с Богом, закона Божьего, внешнего по отношению к самому человеку. Смертный грех — это неестественное тяготение к отходу от внутреннего слияния с самим Богом (а не только с Заветом), что осуществляется в крещении. Именно поэтому путь христианской реализации есть гораздо более напряженная и драматическая духовная реальность, нежели формально схожие с ней инициатические методы других традиций — как «эллинских», так и «иудейских». В некотором смысле, каждый крещеный христианин может приобрести невероятно много, но может также и все потерять. При упразднении первородного греха онтологическое положение человечества не только безмерно улучшается, но и становится несравнимо более рискованным и метафизически опасным.
157
Даже на чисто внешнем уровне видно, что в самые тяжелые для Русской Церкви периоды именно женщины, крепче мужчин держащиеся ритуалов и обрядов, спасали положение, вопреки всему сохраняя верность духовным основам и каноническим принципам Традиции.
158
Вообще женское священство и чин диаконисс имеют очень важно значение, так как речь идет об екклесиастическом институте, прямо связанном с сотериологической функцией женщины в христианстве. Не подлежит сомнению, что женщины (девы или вдовицы) проходили в ранней Церкви рукоположение. Особенно важной была их роль на чисто эзотерическом этапе христианства — в I–II веках. Важное место женщины занимали среди «харизматических» чинов ранней церковной иерархии, отсюда такое широкое участие женщин в движении монтанитов, настаивавших на продолжении линии новозаветного пророчества и в более поздние эпохи.
159
В этом смысле следует особо отметить инициатический смысл ночи в христианстве, равно как и годовой эквивалент ночи — зиму, провиденциально избранное время Рождества. Ночь — это время Любви, брачных отношений. На метафизическом уровне ночь означает трансцендентные аспекты реальности, ее наиболее внутренние, эзотерические измерения, также связанные с браком, только в инициатическом смысле. Отсюда важнейший православный обряд «ночеденствия», 'всенощного бдения', основанный на брачных аллегориях Евангелия. Бодрствовать в ночи означает инициатически погружать свое сознание в тайные сферы неочевидного, сверхчувственного, и в конечном итоге, нетварного. Одновременно, это практическое осуществление эсхатологического учения о том, что Спаситель приходит в конце мира, в точке вселенской Полночи. Бодрствование посвященных в то время, когда профаны спят, подчеркивает их волевое противостояние бытийным эсхатологическим условиям, их концентрацию на трансцендентном аспекте полночи, связанном с таинством Рождества Иммануила. Древние христиане отправляли литургии именно ночью, и этот обычай никоим образом не объяснялся осторожностью и гонениями. И до сих пор в Храмах возжигаются свечи, как будто служба происходит ночью, символизируя тем самым мистическую ночь и акцентируя брачный характер литургических таинств.
160
Интересно, что в Послании к Римлянам апостол Павел явно связывает манифестационистский характер «эллинской» традиции с оргиастической распущенностью и перверсиями язычников. В главе I, 19–20 Павел говорит об «эллинах»: 'Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им; Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассмотрение творений видимы, так что они безответны'. В этом фрагменте емко определяется сущность манифестационизма, «эллинской» теологии. Далее (I,25), святой апостол Павел указывает на причину вырождения «эллинизма»: 'Они заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца'. Иными словами, манифестационизм, вырождаясь, теряет трансцендентное измерение, переходит в «пантеизм». Отсюда следует и вырождение 'языческой любви' (I,26): 'Потому предал их Бог постыдным страстям…' Важно отметить причинную связь, столь очевидную для апостола между изменением соотношений между Творцом и тварью в манифестационистской метафизике и половым развратом и извращениями в языческом быту. Это и есть смешение или «чрезмерность» любви.
161
Кстати, к этому же символическому разряду относятся и слезы, играющие такую важную роль в православной инициатической реализации. Слезы также рассматриваются как телесное проявление Верхних Вод (сравни выражение 'горючие слезы') — это теплая жидкость глаз, а глаза в свою очередь связаны с огнем, светом и т. д. У греческих исихастов вплоть до настоящего времени сохранился обряд 'посвящения через слезы', когда слезы из глаз старца благочестиво выпиваются его послушниками как особое ангельское питье, способствующее высшей духовной реализации.
162
'Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть: восхищена бывша таковаго до третьяго небеси'. К Коринфянам, XII, 2.
163
К Евреям, XII, 29.
