— Я тоже хочу на нем поездить. Ты купишь мне верблюда?
— Нет, детка. У нас в Афинах нет верблюдов, их дорого содержать.
— Но в войске Александра верблюдов много-много, — прибавил я. — Наверное, сотен пять.
— Говорят, Александр сейчас на Кавказе, так что, вероятно, пришлось ему с ними расстаться. Едва ли верблюд сможет одолеть горные склоны, — сухо проговорил Аристотель.
Пифия с удовольствием забрала рисунок и, решив, что получила вполне достаточно сведений о верблюдах, попросила отца с ней поиграть. За играми и разговорами мы ненадолго забыли о своих бедах, по крайней мере — Аристотель. Герпиллида посматривала на нас, сидя за прялкой на стуле возле двери. Она следила за Основателем Ликея и, по знаку его руки, увела юную Пифию.
— Я решил преподать тебе наглядный урок, восхваляющий семейную жизнь, — виновато проговорил Аристотель. — Надеюсь, это смягчило впечатление от визита в публичный дом. Итак, что там произошло?
— Я и правда был у Манто, — ответил я. — Честное слово, я очень старался, но, видимо, не смог правильно построить беседу и ничего не узнал.
— Вести расспросы в публичном доме — задача, надо думать, не из приятных, — заметил Феофраст, входя в комнату. Я не мог представить, чтобы хоть какая-то надобность могла привести этого сухого и добродетельного ученого мужа в бордель.
— Не переживай, — повторил Аристотель. — Уверен, ты сделал все, что мог.
Распространяться о чудесном раннем завтраке было бы, кажется, неуместно, кроме того, я не любил говорить о таких вещах в присутствии величественного — и острого на язык — Феофраста.
— А у меня новая забота, — неожиданно объявил Аристотель. — Я хотел поделиться с тобой, Феофраст, по большому секрету, но не вижу причин не доверять Стефану. Я получил странное послание от Антипатра. Вот оно:
Аристотель, сына Никомаха, привет тебе от Антипатра, правителя Эллады.
Надеюсь, ты в добром здравии. Посылаю тебе человека, наделенного необыкновенными талантами. Возьми его в услужение, а об оплате позабочусь я. Ты узнаешь его, упомянув Ленеи.
— Очень сухое послание, — заметил Феофраст. — Автор явно не теряет время на пустую болтовню.
— О, это вполне в духе Антипатра: он вечно в делах, а прямота — вообще его обычная манера, — ответил Аристотель. — Тон не имеет большого значения. Правитель избегает многословности в письмах, опасаясь, что они могут попасть в чужие руки. Видите, он даже не написал, как зовут человека, которого я должен принять на службу.
— Он велит упомянуть Ленеи, — добавил я, — но не объясняет, почему. Этот зимний театральный фестиваль — не столь значительное событие, как Великие Дионисии, которые проходят весной. И потом,
Чужеземцам не дозволено присутствовать на ритуалах и представлениях Ленеи — более древнего и закрытого фестиваля, чем Дионисии. Но поскольку он проходит в студеные дни
— Мы поймем цель этого упоминания, как только увидим самого человека, — сказал Аристотель. — Но если читать между строк, становится ясно, что слухи о последних афинских событиях дошли до ушей Антипатра и встревожили его. Вот он и посылает к нам свое доверенное лицо. Как бы это не вышло боком! Для некоторых патриотов появление в Афинах македонского шпиона может оказаться последней каплей.
— Вероятно, их и так полно, — заметил Феофраст. Я с ужасом понял, что это замечание, скорее всего, правдиво, хотя и мало утешительно.
— Да какой же афинянин захочет, чтобы по его городу разгуливали македонские шпионы! — вскричал я. — Антипатр ни слова не говорит о том, что этот человек — македонец.
— Да, но ясно же, что он посылает своего сторонника. Только зачем? Он должен уметь делать что-то такое, чего не умею я. «Необыкновенные таланты». Он обладает умением, которого лишены все остальные. Надеюсь, это не какой-нибудь смутьян.
— Думаю, скоро мы все узнаем, — сказал Феофраст. — Я слышу шаги твоего слуги Фокона, который кого-то ведет. Кого-то с очень уверенной поступью.
Мы устремили взгляды на дверь, которая вскоре открылась.
— К тебе посетитель, господин, — провозгласил Фокон. — Он не пожелал назваться.
— Впусти его, — решительно велел Аристотель. Дверь распахнулась, и в комнату вошел человек.
Как описать того, кто явился к нам спасителем и в то же время олицетворением зла? Того, кому суждено было сыграть важную роль в истории Афин, хотя немногие историки желают упоминать об этом.
Стоящий передо мной мужчина казался гораздо выше своего среднего роста. Держался он очень прямо и обладал хорошо развитым телом, с широкими плечами и мощными грудными мускулами, игравшими под тканью простого хитона. Мужчина был длинноног и гибок, казалось, в любой момент он готов пуститься в пляс. Темно-каштановые волосы мелкими кольцами обрамляли красивой формы голову, большую и очень круглую. Лицо тоже было круглым, с благородным носом и большими карими глазами. «Какой красивый юноша!» — хотелось сказать, увидев его. И все же в присутствии этого человека мне было немного не по себе: слишком уж странно совмещались в его облике гибкость, бычья шея, круглая голова, напоминающая здоровенный валун, и длинные жилистые руки. Эту необыкновенную смесь силы и грации, Геракла и Аполлона, нельзя было назвать красивой, и впечатление складывалось не слишком приятное. Наш гость двигался с неторопливым изяществом человека из общества, но в его осанке чувствовалась уверенность воина, который, попав в беду, без колебаний воспользуется мечом.
— Приветствую тебя, Аристотель Стагирит, — молвил посетитель. — Антипатр писал обо мне. — Он взглянул на восковые таблички, лежавшие на столе. Они были сложены, но казалось, его острый взгляд способен проникнуть сквозь дерево.
Юноша обежал глазами комнату.
— Кто эти люди? — требовательно вопросил он.
Аристотель поднялся.
— Я Аристотель, сын Никомаха, — церемонно ответил он. — Это Феофраст, можно сказать, моя правая рука. И, наконец, Стефан, сын Никиарха, гражданин Афин и мой добрый друг.
— Быть может, вы меня уже знаете, — непринужденно заметил гость. — По крайней мере, ты, Стефан Афинский, ибо ты не чужеземец и посему имеешь право посещать Ленеи. «Куда гонят нас сквозь соленые брызги дышащие дождем ветра».
— Да, правда, — согласился я. Теперь, услышав этот голос и строчку из недавно виденной драмы, я понял, кто стоит перед нами.
— Ты играл на последних Ленеях, — воскликнул я. — В тот день, когда шел проливной дождь. Конечно, я не знал тебя в лицо, ты ведь был в маске. Но я узнал голос, и движения тоже показались смутно знакомыми.
— И это все, что ты запомнил из моего выступления на Ленеях?
— О, ты был очень хорош. И… да, тебе дали награду.
— Совершенно верно. Я получил награду как лучший актер, — самодовольно заявил юноша. — Я Архий, актер. Сам Антипатр — поклонник моего таланта. Я могу сесть, не правда ли?
— О, мои извинения. Прошу, садись. — Аристотель вернулся за свой стол, а Архий занял лучшее кресло в комнате. Смотрелся он в нем внушительно.
— Итак, Архий, актер, чем мы можем быть полезны? — с легкой улыбкой вопросил философ. — Боюсь, я не пишу пьес, так что мне нечего тебе предложить. Но сейчас распределяются роли для следующих Дионисий, и я замолвлю слово…
