— Ты намереваешься сжечь половину Африки.
— Выжечь Сколиодои.
— Кириос…
— Знаю. Потому-то Госпожа и желает, чтобы решения принимал я. А это не так и просто: софистес Акер Нумизматик утверждает, что сначало следовало бы вновь охватить эти территории земной морфой, наложить здесь антос старого порядка, где огонь горит, вода течет, а воздух разносит пламя; в противном случае, я могу бить пыровниками до упаду, но не сожгу даже стебля травы. Ведь там давно уже нет травы. Наступление должно начаться так или иначе. А теперь гляди. Проверишь мне следующие трассы…
Аурелия слышала эту беседу и понимала слова, но никакие представления уже не были способны вызвать в ней более сильной эмоциональной реакции. Космические молнии, сжигающие половину континента — наверняка это будет прекрасное и ужасное зрелище.
Вновь она чувствовала себя маленькой девочкой, которая, спрятавшись за живой изгородью жар- рощи, прислушивалась к разговорам взрослых, к захватывающим рассказам гыппирои о битвах, проводимых с анаиресами на Другой Стороне, о долгих плаваниях через высокий этхер, к сферам Меркурия, Венеры, к пылающему Солнцу, священной сфере гыппирои, где некоторые рытеры пыра сходили с ума, когда их пленяла смертельная тоска, и когда они пристегивали к доспехам икаросы и летели прямо в Солнце, и их невозможно удержать, ведь это голос огненной крови… Пугающие, завораживающие, непонятные рассказы, повторяемые шепотом среди детей, и впоследствии возрождающиеся в сточасовых снах маленькой Аурелии, лунных снах, похожих на песнь Гомера — один раз из выснить слишком мало. Она знала, что в следующем месяце ей приснится битва в африканских не-джунглях и Дзеусов пыровник, спадающий прямо с неба на эту скомканную шерсть какоморфии, что перемещается сейчас под «Уркайей».
Их голоса доносятся с другого края сна наяву.
— Потом полетишь прямиком к Амиде, как мы и договаривались. Эти орбитальные карты Зауралья в настоящий момент не самые важные. Все ясно?
— Да, эстлос.
— Через сколько времени мы будем над оазисом? Он уже там ждет.
— Выскочим в этхер, перехватим сильный северный эпицикл, часа три, эстлос.
— Хорошо. Исполняй приказ!
Аурелия глядела, как залитые солнцем Сколиодои удаляются от них, убегают вниз от ураноизоидного панциря поднимающейся ладьи, и тогда отметила одну странную вещь: взгляд охватывал все большие пространства, менялся масштаб отмечаемого хаоса, но если бы не внешние знаки — кривизна горизонта, дрожание воздуха, тучи, наконец — она не была бы в состоянии этого отметить. Сколиодои оставалось таким же самым, видимое с какой угодно высоты, независимо от того, в какой мере были растянуты волны его какоморфии — на пусы, отдельные или сотни стадионов. Та же самая, неразличимая, безымянная а- форма.
Из ненадолго посещенного этхера они упали затем вновь в сферы пыра и аэра, и снова пыра, как это казалось Аурелии, когда бешено вращающаяся «Под звездная», со сложенными крыльями и вытянутыми вперед скорпионьими клешнями, мчалась над бесконечностью белого песка, над северной Садарой, самой древней здесь пустыней, буквально вибрирующей от выделяемого жара. Аурелия ждала конца этой монотонности симметричных дюн и теней их склонов — теней, становящихся все более длинными, по мере того, как Солнце опадало к уровню левого плеча скорпиона. Пурпурные лучи просвечивали разогнанный этхер.
Оазис Ревнивого Скелета располагался на самой границе дикой Садары, на границе антоса Навуходоносора Золотого, в 3000 стадионов к юго-западу от Александрии. Стратегос Бербелек выбрал его для места встречи, поскольку со времени Изгнания Иллеи здесь не проходили какие-либо торговые пути, так что можно было не опасаться случайных свидетелей. По сути своей, Оазис Ревнивого Скелета представлял собой один колодец под песками, один древний свалившийся пилон, наполовину занесенный и отшлифованный ветрами и джиннами до костяной гладкости, а так же сборище десятка пористых камней. Во времена Иллеи тут росли пальмы, зеленела трава, пели птицы — сейчас от этого ничего не осталось.
«Уркайя» пришвартовалась к вершине пилона, вонзив хвост скопиона в землю. Из головы ладьи спустили ликотвые сети. Аурелия спустилась перед стратегосом; она спрыгнула в песок, погрузившись в нем по самые щиколотки. Стоящие перед расставленными между валунами шатрами люди присматривались ко всему этому молча, заслоняя глаза перед голубым сиянием лунного корабля; некоторые делали отгоняющие зло знаки; несколько десятков негров в отдельном лагере за камнями присели на корточки, поднимая свои кожаные щиты.
Аурелия не стала ждать, пока с «Подзвездной» спустят багаж, и поспешила за эстлосом Бербелеком. Здесь высаживались только они двое. Янну, Хасера Обола с хоррорными, даже Порте и слуг с доулосами — всех их стратегос отослал ранее на «Тучеломе». Порте вернулся домой, в Александрию, но вот куда отправились солдаты? Аурелия предполагала, что стратегос все-таки поддался шантажу Навуходоносора и действительно готовит наступление на Вавилон.
— Эстлос.
— Царь.
Иероним Бербелек пожал запястье Мария Селевкида. Царь Без Короны первый вышел напротив от шатров; за ним выступила вся вооруженная свита; Аурелия узнала цвета пергамонской диаспоры. Над шатрами развевался штандарт Селевкидов и другой, с Четырьмя мечами, символом Четвертого Пергамона, известным до сих пор от каракуль на городских стенах Эгипта, Вавилона, Македонии и Рима: три сломанных меча и четвертый, с золотым клинком, целый. Все так, Оазис Ревнивого Скелета это вам не Рынок Мира, тем не менее, поднятие этих штандартов было безошибочным знаком. У Аурелии даже сердце застучало сильнее. Амида уже пол сотни лет находилась под антосом Чернокнижника, Пергамон — Семипалого. Все или ничего; теперь уже отступать было невозможно.
Марий провел стратегоса к своему шатру. Аурелия не отступала от эстлоса. Ее окружили амиданцы в покрытых песком джульбабах, абах и бурнусах, в грязных тюрбанах и труффах, с жирными бородами, с тяжелыми кераунетами в руках и кривыми канджарами у пояса. Сама она, идя по примеру сратегоса, надела белую кируффу. Никакого оружия она никогда не носила, уж слишком легко уничтожал его огонь. Они ее не знали; в их глазах она была беззащитной женщиной чуждой морфы.
Зато ига наци, на первый взгляд, ничем от обычных людей не отличался. Если бы не исключительно массивное строение тела, не широкие плечи и толстая шея и густые, жесткие волосы, он вообще бы от них не отличался. Аурелия стояла сразу же за ним и когда опустила глаза, то увидала, что Марий не носит обуви и, несмотря на свою тяжесть, не только не погружается в песке, но и вообще не оставляет следов. Он мог — и должен был — скрывать это, но наиболее близкие к нему люди всегда будут знать, кто он такой — Даймон Земли, иганаци, гесомат.
В шатре уже горели масляные лампы и благовония. Рабыни кипятили воду. Селевкид жестом отправил всех своих товарищей, но Аурелия, несмотря на тяжелый взгляд стратегоса, решила на сей раз не позволить себя отправить и, набросив на голову капюшон кируффы, быстро уселась в углу шатра, в тени за опорным столбом и протянутым от него персидским ковром. На ковре сидел сине-зеленый попугай; он один проигнорировал Аврелию. Невольницы, с телами, покрытыми цветными татуировками, и лицами, обвязанными труффами, обвешанные дешевыми украшениями, звенящими при каждом их движении, подали Марию и эстлосу Бербелеку воду, чтобы смыть пыль, гашиш, кахву, коричные лепешки и фрукты. Вход в шатер закрыли, теперь лишь мерцающий свет ламп освещал душный интерьер. От тяжкого, жирного запаха благовоний Аурелии хотелось блевать, но она не произнесла ни звука, и только через какое-то время одна из невольниц по собственной инициативе подала ей чашку горячей кахвы. К этому времени шатер уже заполнился сладким запахом гашиша. Царь со стратегосом уже обменялись первыми вежливыми фразами, и так — от пустынного молчания до пустынного шепота — начался военный совет. Говорили по-гречески, Аурелия понимала каждое слово.
Слова были прозаические, предложения краткие, тон бесстрастный. Лучше всего она запомнит именно этот тон. Казалось, будто все уже было предрешено: вот это уже происходит или вскоре случится, уже начало происходить. Даты, места, имена, числа. Из подслушиваемых клочков информации лунянка выстраивала образ начинающейся войны. Не будет штурма укреплений Амиды и осады города — повстанцы войдут вовнутрь вместе с другими путешественниками, с купеческими караванами, с транспортами
