когда в святилище вносили Живое Солнце; тогда через это окошко внутрь попадал узкий солнечный луч и ясным поцелуем ложился на губах бога. Само же Живое Солнце поднимали на высоту рта божества — и там оно зависало в воздухе, между раскрытыми руками Сераписа. Когда вчера они проезжали мимо храма, услужливый Фархад рассказал пану Бербелеку, что в руки статуи были встроены мощные магниты. Иероним весьма сожалел о том, что ему не дано будет увидеть праздника и того, как следует почитать всяческих богов.
За статуей с обеих сторон открывались двери, ведущие в боковые нефы и еще дальше, в подземелья, через постоянно расширяемый лабиринт помещений достигающие главного здания Библиотеки. Под правой рукой Сераписа находился стол с дарами для святыни, под левой — стол с дарами для Библиотеки. Естественно, что все подарки были сугубо добровольными, их размер мог быть каким угодно, но Фархад в своем неудержимом словесном потоке успел объяснить пану Бербелеку и эту традицию.
Иероним свернул направо, вынул из внутреннего кармана каруффы и выложил на столе пять зерновых талантов. Чиновник Библиотеки поднял взгляд над книгой даров.
Пан Бербелек опер о край стола ладонь с родовым перстнем на безымянном пальце.
— Эстлос Иероним Бербелек-из-Острога ищет мудрости в храме Муз, — сказал он по-гречески.
Чиновник дал знак одному из обнаженных рабов, что сидели на корточках под стеной. Невольник тут же подбежал к нему, чиновник что-то шепнул ему на ухо. Доулос быстрым шагом направился в глубину бокового нефа.
— Присядь, эстлос.
Пан Бербелек уселся на мраморной лавке за спиной Сераписа, уложив руки на рыкте, которую поставил между ногами. Лицо его скрывал белый капюшон; железный перстень с Саранчой был сейчас единственным знаком его тождественности.
— Эстлос?
Иероним поднял голову. Вызванная библиотекарша вне всяких сомнений была урожденной обитательницей Александрии, если судить по медной коже, классической формы груди, черным волосам и прямому, узкому носу. Длинную юбку высоко в талии скрепляла пряжка с геммой Библиотеки.
Она провела гостя в восточный неф, где они уселись возле одного из низких мраморных столов, заваленных стопками книг. В глубине помещения работали два библиотекаря, тихо переговариваясь над разложенными бумагами. Здесь было святилище тени, прохлады и тишины; лампы давали лишь столько света, чтобы при нем можно было читать.
Библиотекарша угостила Иеронима медольсином из наполненной фруктами миски. Тот поблагодарил.
— Береника, — представилась женщина. — Чем могу помочь?
Пан Иероним вынул книгу. Береника протянула руку. После едва заметного момента колебаний он вручил ей черный том.
Та открыла его, пролистала несколько страниц и вопросительно глянула на пана Бербелека.
— Греческий, окский, гельский, вистульский, готский, московский или латинский перевод. Есть ли у вас какой-нибудь из них? Наверняка же имеете.
Береника задумчиво положила закрытую книгу себе на колени — грязно-черное пятно на мягкой белизне — сплела на ней пальцы — только сейчас он заметил, что на больших пальцах у нее одинаковые кольца — и слегка склонила голову. Оба скрыли свои лица: она — за занавесом волос, он — в тени капюшона.
— Мне хотелось бы узнать, каким образом она попала к тебе, эстлос.
— Так у вас имеются переводы или нет?
— Ох, конечно же.
— Так что?
— Каким образом? — повторила та. — Эстлос?
— В чем дело? Это какой-то редкий экземпляр?
— Ты и вправду не знаешь…
— Разве приходил бы я и спрашивал…
— Ну так. Так. — Береника помолчала какое-то время. — Собственно говоря, я обязана доложить об этом начальству.
— О боги, о чем это? По крайней мере, скажи мне, что это за книжка? Что это за язык? Что в ней написано. Ты же знаешь.
— Знаю, нам такие книги известны.
То, как она это произнесла — интонация, с которой покинуло ее уста слово «такие» — открыла в голове Иеронима тропу быстрых ассоциаций. В теории, Александрийская Библиотека является независимым учреждением, тем не менее, она находится на земле Гипатии, в антосе Навуходоносора. Береника, являясь жительницей Александрии, носит в себе все добро и проклятия данной Формы.
Пан Бербелек отбросил капюшон. Повернувшись к женщине, он слегка стиснул ее плечо. Та вздрогнула.
— Ты должна мне сказать, — заявил он. — Обязана.
Женщина инстинктивно кивнула.
— Свет Госпожи Нашей, скорее всего, из первого издания, — быстро начала она. — Язык Лабиринта, один из святынных языков Кафтора, которым не пользуются уже несколько тысяч лет. Когда после Пятой Войны Кратистосов и Изгнания Иллеи Коллотропийской появились лунные культы, они приняли тамошние традиции, а заново составленный язык — в качестве шифра. Письма и книги начали расходиться по всей Европе и Александрийской Африке. Сразу же после Изгнания, кратистосы оставались особенно чуткими к подобным вещам, они давили на царей, всех схваченных почитателей Госпожи приговаривали к казни. Прошло несколько сотен лет, но под антосами большинства кратистосов подобного рода книга до сих пор является отягощающим свидетельством. В том числе и здесь, под антосом Навуходоносора — особенно здесь. Ты обязан знать, эстлос: Потния когда-то владела этими землями, от Пиринеев до Садары и Аксума. Эти книги в Библиотеке у нас есть, поскольку у нас имеются все книги, но их не выдают, никто снаружи не имеет к ним доступа.
Проклятая Магдалена Леезе, подумал пан Бербелек. Только этого еще не хватало. А если еще и Шулима макала в этом пальцы…
Он сжал плечо Береники: ведь она раз уже поддалась ему, не откажет и теперь.
— Отдай.
Только та схватилась, освободилась от захвата, отошла от стола, прижав книжку к груди (грязно- черное пятно на светлой бронзе кожи).
— Думаю… думаю, тебе следует уйти, эстлос.
Ну вот, вот тебе и возвращение великого стратегоса, вздохнул про себя Иероним, натягивая на голову капюшон. Какая-то библиотекарша — уже перепуганная, тем не менее, без каких-либо проблем сбегает от него. Другое дело, действительно ли я бросил на весы морфу стратегоса — ведь я не перерезал бы ей горло, это не было приказом, она никогда не давала мне присяги. Не кратистос ты, Иероним, не царь, не аристократ чистой Формы. На твои мысли подействовали детские представления Абеля. Чернокнижник сожрал твое сердце — так что позабудь о прошлой жизни.
Он вышел из Серапеума на залитую солнцем площадь. С высоты ста шестидесяти трех ступеней он видел всю старую Александрию, вплоть до храма Изиды и Великого Маяка на острове Фарос. Небо было безоблачным, ничем не запятнанная синь, с которой стекает очищающее сияние. После нескольких ударов сердца настроение Иеронима полностью изменилось. Несмотря ни на что — подумал он, втягивая в легкие морской бриз, — несмотря ни на что, Ихмет был прав: длинные дни, теплые ночи, растворенный в воздухе свет, более красивые и здоровые люди, более пикантные приправы, чуть более горчащие вина; так можно уговорить себя, что есть жизнь и радость жизни, это благородная форма. Тысячи благословений Навуходоносору Золотому! Нет, я не поддамся. По крайней мере, я всегда могу плюнуть ей в лицо, правда?
Спускаясь с храмовой платформы, пан Бербелек смеялся уже вслух.
Разделились они у Фонтана Гесиода. Алитея была уверена, что брат собирается посетить римский
