бордель, она хорошо ощутила его настроение, но Абель был возбужден чем-то совершенно иным. Вчера, после ужина, он разговорился с Зеноном, сыном эстле Лотте от первого брака. Рабыни все время подливали вино, беседа все время переводилась туда, куда вели ее первые же ассоциации — цирк Аберрато К’Ире, черные олимпиады, римские гладиаторы — и вот тут-то Зенон рассказал об этом месте и показал свой шрам, скрываемый перед матерью и семейным текнитесом тела: узкий, бледный шрам на бедре. — У каждого молодого человека из хорошего дома имеется хотя бы один, — заверил Зенон. — Сейчас это в моде. Все ходят. Отказаться непристойно. Сады Паретене, ясное дело, Диес Мартис, час после заката, но нужно быть пораньше. Двадцать второй Сад. По рекомендации. Один шрам — одна рекомендация. Хочешь?
Что за вопрос! Форма не допускала отказа, тут отказался бы только трус — ничего удивительного, что «ходят все». Но он на самом деле хотел. Хотя, возможно, именно Форма вызвала то, что хотел. Из салона в салон, из квартала в кварта, где бы ни встретилось двое или более благородно рожденных молодых людей, достаточно, что только один навяжет ее сознательно, неумышленно — она победит, невозможно ее отвернуть, и уже ее понесут дальше… Когда сейчас он размышлял об этом, входя в Сады, один раз оглянувшись за собой, на вечерний город, на Александрию — от горизонта до горизонта, от неба до неба — к нему пришло воображение невидимых пальцев руки, стиснувшихся на столице Эгипта и выжимающих из нее самые свежие, самые живые соки прямо на плодородную почву Садов Паретене, еженедельно, в День Марса, в час после заката. Если какие-то боги и существуют, то именно такие, сказал сам себе Абель. Именно так мы и приносим им жертвы: добровольно, с желанием, по собственной, никем не принуждаемой воле. Ибо я знаю, что это Форма, но желаю ей поддаться, подчиниться. Если бы я сюда не пришел, то не смог бы поглядеть им в лицо: Зенону, другим, которые бы знали, что я отказался. Разум не управляет стыдом. Стыд рождается из неустанно проводимого сравнения с образом человека, каким бы мы хотели быть. Вот и отец обязан был покарать убийцу на борту «Аль-Хавиджи»; какой стыд, что он позволил ему уйти. Я знаю, как не могу себя не повести. Все это время Абель бессознательно поглаживал рукоять готского канджара, спрятанного под кируффой.
Священные Сады Паретене были основаны еще под аурой кратисты Иллеи, еще до Войн Кратистосов. Говорят, что все наилучшие текнитесы ге и флоры — это женщины, именно их произведения остаются в истории. Сады сотворила Мария Анатолийка, Черная Голубка, та самая, которая вывела молочную пальму и песчаную пшеницу, серб и зербиго. Участок эгипетской земли она переморфировала таким образом, что теперь любое растение было способно навязать ему свою Форму — самые экзотичные экземпляры из самых далеких уголков Земли росли здесь в условиях приближенным к тем, что были в стране их рождения. (Уже во времена Навуходоносора часть Садов была закрыта панелями из воденбургского стекла, чтобы обеспечить дополнительную изоляцию), Софисты до нынешнего дня спорили, в чем конкретно заключалась морфа Черной Голубки, что такого сотворила она здесь с керосом.
Сады Партене были доступны для посетителей круглые сутки, оплата составляла двадцать драхм. Абель заплатил и вошел. От стоящей за самой оградой часовенки Паретене аллейка раздваивалась; дорожки шли в противоположных направлениях, по периметру. Внутри же него находились закрытые сады, остающиеся, как правило, под патронатом храма или высоких домов; снаружи располагались сады открытые, под патронатом Гипатии. Двадцать Второй Сад был садом внутренним, записанным на Птолемеев.
Царили сумерки, невольники зажигали лампы. Освещались только аллеи, идущие по периметру; сами же сады быстро погрузились в полумрак, сплетенный из миллионов подвижных теней. Проходя мимо часовенки, Абель поглядел над железной оградой — из северных садов море было видно превосходно, Большой Залив и остров Фарос, отраженный свет маяка прорывался сквозь ветви даже сюда. Тем не менее, Абель свернул к югу.
В такое время Сады посещались разве что ищущими уединения влюбленными; входные билеты ценой двадцать драхм были введены еще и затем, чтобы отогнать отсюда уличных проституток. Индийский Сад, Сад Хатата, Сад Антиподов — пользовались наибольшей популярностью. А вот в Ледовый Сад и Сад Садары приходил мало кто.
Абель прошел первый поворот. Возле каждой боковой аллейки стояла небольшая фигурка Паретене, по атрибуту, который та держала в руках, можно было распознать характер данного сада. Зенон сказал Абелю, чтобы тот свернул возле Паретене с драконом.
Но при этом он забыл сообщить, что это был всего лишь второй сад южной аллеи, так что Абель удивленно застыл при виде каменной фигуры женщины с чудищем. Пальцы юноши нервно сжимали мокрую от пота рукоятку канджара. Абель облизал губы, огляделся по сторонам — рядом никто не проходил, впрочем, какое это имело значение, увидит ли его кто-нибудь; дело как раз даже в том, пускай все увидят, как Абель Лятек, Абель Бербелек этим вот канджаром…
Со мной могло бы что-нибудь случиться, отец мог меня задержать и запретить идти, я мог заблудиться, ведь мне вовсе и не обязательно идти туда, как-нибудь да отболтаюсь, мне поверят — но при этом знал, что не поверят — ведь любой камень под ногой… я могу споткнуться в неподходящий момент… и на тебе, удар ножом между ребер… а врач не успеет… такой случается, Зенон рассказывал, что случалось — только случай не оказывает влияния на Форму, разве мог бы погибнуть Александр, упав с коня? — если вот сейчас я вернусь, а меня никто не видел, и никто и не узнает, что…
Абель оставил небольшую статую за собой, он уже находился у ограды сада, стальной герб Птолемеев — орел на молнии — горел в полумраке. Решетчатые ворота открылись еще до того, как Абель постучал. Зенон ждал возле привратника, готовый поручиться.
— Проходи, проходи, сегодня начали раньше.
Приятель угостил Абеля никотианой. Тот глубоко затянулся, пахучую никотиану он держал в левой руке; глянул — рука не дрожала. Он криво усмехнулся.
— Замечательно; я надеялся на то, что не придется ожидать.
На Земле Драконов, в Южном Хердоне росли гигантские деревья с похожими на змей стволами; их высокие кроны полностью заслоняли быстро темневшее небо. Дорогу указывали бумажные лампионы и эхо групповых вскриков. Абель с Зеноном шли за невольником, который нес на плече огромную амфору. Зенон подгонял Абеля, и они опередили доулоса6 — Пошли, пошли, увижу, по крайней мере, как там заканчивается! — С ветвей гигантских деревьев свисали гирлянды темно-фиолетовых лиан, покрытых слегка фосфоресцирующими красными цветами. Входя на поляну. Зенон бросил окурок вовнутрь одного из них. Тот тут же стиснулся в пурпурный кулак.
На поляне собралось около сотни человек, юноши и девушки, здесь явно не было никого старше двадцати пяти лет — в единоморфном совершенстве своих тел, дополнительно идеализированном щедро оплачиваемыми текнитесами, похожие друг на друга словно братья и сестры, все аристократы или же потомки родов, претендующих на древность, будущая элита Александрии, Дети Навуходоносора. Они смеялись, скандировали проклятия, оскорбления и приветствия, пили из хрустальных бокалов темное вино, курили в персидских трубочках сладкий гашиш. Кто-то сидел на траве у корней драконовых деревьев, несколько погруженных в ласках парочек вообще не обращали внимания на окружающих — но большинство стояло в широком кругу возле самого центра поляны, где один голый парень с ножом в руке гнался за другим, гонялся за таким же вооруженным ножом голяком. Над их головами висел круг алых лампионов.
Зенон с Абелем протискались в первый ряд. Зенон забрал у проходившего доулоса чару с вином.
— Ха! Так я и знал! Сердце мыши! — Сплюнув с отвращением, он протянул в сторону убегавшего забияки руку с пальцами в жесте Обернутых Рогов.
Абель заметил, что и другие выполняют точно тот же жест. Голоса проклинали трусость Гая и подгоняли Аксиндра, чтобы тот наконец-то догнал соперника. Абель отчаянно затянулся дымом, но никотиана не помогла.
Противники бегали по кругу, это должно было продолжаться уже приличное время, потому что они даже не бежали, а перемещались трусцой; Аксиндр, размахивая своим ножом, орал на Гая — багровый на лице Гай оглядывался через плечо. Ни на одном из них не было хотя бы царапины.
В какой-то момент Гай споткнулся и сбил с ног одного из зрителей, тот отпихнул его изо всех сил, и Гай упал на спину. Аксиндр подскочил к нему — сейчас он его убьет, подумал Абель — Гай отбросил нож, и Аксиндр поставил свою ногу ему на грудь. Оба тяжело дышали.
Толпа начал скандировать одно слово: По-ко-рись! По-ко-рись! По-ко-рись! — Форма ситуации была настолько сильной, что Абель не понял, что и сам начал выкрикивать это слово, момент должен был
