оптимиста? Уж легче встретить трусливого ареса…
На второй день, когда они выехал за окружавшие Ам-Шасу деревушки, пастбища и возделанные поля, нимрод начал учить неопытных охотников пользованию кераунетом. Поутру они отъезжали от каравана на несколько десятков стадионов, там стреляли в деревья и камни. В отсутствии опыта обращения с пиросовым оружием, наряду с Абелем, Алитеей, Клавдией и эстлосом Ап Реком, признался и Гауэр Шебрек (Ихмет утверждал, что вавилонянин и вправду с кераунетом не был знаком).
Эстлос Ливий смеялся над тем, что теперь джурджи выглядели именно так: пикники для аристократии, которые никогда не нюхали пироса. На вторую ночь, возле костра, несколько разогретые «горьким золотом», они впали в болтливую форму. Тобиас признался, что пять лет провел в Римских Заморских Легионах. При этом показал морфинг на плече. Пан Бербелек понял, сколько сил требует от этого двадцати с несколькими годами юноши притворяться, будто бы он не понимает, кем является Иероним. Во всяком случае — не показывать этого ему прямо. Пан Бербелек записал: «
Ночи были очень холодными, настолько же, настолько дни были жаркими. Стоя в саванне напротив восхода Солнца, ты физически ощущал прохождение по ней, вместе с видимой волной света, невидимую волну разогретого воздуха. За эти несколько минут исчезал иней со стеблей травы, полностью изменялись краски земли и неба: совершенно неожиданно ты попадал в океан волнующегося золота, с набожно склоненной головой — в Африке нельзя глядеть в лицо поднимающемуся Солнцу, это земля богов огня и крови. У Н’Зуи имелись собственные талисманы, в их заплечных мешках были спрятаны уродливые идолы, и иногда на рассвете они вынимали их, чтобы те напились Солнца, когда его лучи несут наибольшую силу; затем они снова прятали их в темноту, ласково похлопывая каменных уродцев.
По большей части, их поведение следовало из дикости их морфы, до сих пор наполовину звериной; даже если описание поведения можно было как-то облечь в слова, все равно, людям цивилизованным его было трудно понять. К примеру, воины Н’Зуи не воспринимали приказов от женщин. Шулима, естественно, с этим справилась, а вот Алитея и Клавдия уже в первый день пришли к Папугцу и пану Бербелеку с жалобой.
Иероним только пожал плечами.
— Приказом нельзя завоевать уважения.
— Но если бы они хотя бы ставили воду там, где я показываю! — раздраженно фыркнула Алитея. — Плевать мне на их уважение, они и не должны меня уважать!
Пан Бербелек вздохнул, подкинул ветку в костер.
— Это дикари, дорогая. Видела ли ты когда-нибудь дикую женщину-воина? Или женщину — вождя? Нас цивилизация освободила от правления унаследованной морфы и дала власть над хиле, мир подчиняется нашей воле, решающей становится воля — они же, они словно животные. Их можно дрессировать, но сами они не могут переморфировать себя, посему никакая из их женщин не в состоянии взять себе Формы, которая бы дала ей власть над мужчинами; они и вправду являются «несовершенными мужчинами». Их демиурги даже не понимают, что они демиурги; текнитесов они убивают или делают шаманами; даже кратистосы варваров не обладают осознанием собственной морфы, их антосы — это ауры случайной дикости, усиленные отражения локальных деформаций кероса. Погляди на них, — указал он горящей веткой за пределы круга повозок, в тень, заполненную еще более темными тенями, откуда доходило стонущее пение и отзвуки тихих разговоров на скрежещуще-щелкающем языке. Сами костерочки Н’Зуи, малюсенькие, разжигаемые на сухом навозе, с зеленым и голубым пламенем, отсюда были не видимы. — Куда бы они не дошли, что бы не увидели, их невежество останется непоколебимым.
— Благодарствуем великодушно, — ответила Алитея с сарказмом. — А не мог бы ты им попросту приказать?
— Они ту же прибежали бы за следующим приказом. И так по кругу. Вы должны справляться сами. У вас есть Антон. Берите пример с эстле Амитасе.
— Вот именно. — Клавдия глянула на шатер Шулимы. — Ее они слушают. Как так получается? А?
— Потому что эст-тле Амитасе не женщ-щин-на.
Девушки удивленно уставились на папугца.
— Не можешь ты нам выдать, как сделал такое открытие? — фыркнула Алитея.
— Не женщина, так кто же? — Мужчина? Гермафродит? Ифрит? — смеялась Клавдия.
— Мах’ле, д-дочка бог-гини.
— И правда, очень удобно, — через какое-то время пробурчала Алитея. — А не могло бы, случаем, у этой богини быть побольше дочек?
На это пан Бербелек даже не улыбнулся.
— Зачем издеваться? Только в легендах боги рождаются от богов.
Алитея махнула рукой. Она устала, Иероним говорил ей не то, что хотела услышать. Пан Бербелек глядел на уходивших девушек с печальной задумчивостью. Быть может, отцовство вовсе даже не состоит в серьезном отношении к детям, с абсолютной откровенностью, быть может, он попутал формы.
Тем временем, Алитея и вправду чаще всего пребывала с Шулимой или же с Шулимой и Клавдией. В первую же неделю, когда джурджа тянулась через земли племен Н’Ёма и Беречуте, которые непосредственно граничили с землями Н’Зуи, поэтому эти народы имели длинную и кровавую совместную историю, и Папугец советовал избегать каких-либо встреч, даже самых невинных — в первую неделю никто не отдалялся от каравана дальше, чем на пару десятков стадионов, как нимрод во время обучения стрелков. Но потом начали вырываться в дальние поездки, нередко, выезжая на рассвете и возвращаясь на закате. Караван тянулся в темпе, задаваемом ховолами, пейзаж изменялся очень медленно, стеклянистые глаза негров, постоянно обращенные на белых, тоже не делали путешествие приятным — человеку хотелось вырваться хотя бы ненадолго. Африка широко раскрывала объятия; громадное, светлое пространство призывало к себе. Они вскакивали на зевр и уезжали в сторону горизонта. Довольно скоро сформировались группы: Шулима, Алитея, клавдия (обычно, с Антоном и Зуэей); Вероны и Зенон Лотте (тоже с одним или парой слуг); эстлос Ап Рек и Гауэр Шебрек — иногда вместе с Зайдаром; соль же часто нимрод выезжал один или с эстлосом Ливием. Если не считать таких моментов, Ливий не удалялся от каравана, точно так же, как и пан Бербелек. Ладно, таким образом Иероним заполнял Форму гегемона джурджи — что же удерживало здесь Ливия?
Что касается Зайдара — роль нимрода была определена довольно хорошо. С каждым стадионом, отдалявшим их от цивилизации, антос перса расцветал. Первыми, понятное дело, это почувствовали животные, зевры и хумии: они поднимали головы, нервно фыркали, перебирали ногами, как только Зайдар появлялся в поле их взгляда. Зато его собственные зевры слушались его словно самые верные собаки. 23 квинтилиуса нимрод впервые взял с собой около двух десятков Н’Зуи, чтобы пополнить запасы дичи; вернулись они еще перед вечером, неся с собой разделанные с опытностью мясника куски элефанта. Нимрод повалил его одним громом, пуля прошла через бронированный череп навылет. Той же ночью негры протанцевали ход всей охотничьей экспедиции у громадного костра. Тем временем, Ихмет начал одеваться по моде южных манатитов: босые ноги, черные шальвары, кожаная безрукавка с карманами для патронов, белая троуффа, днем, как правило, так обернутая вокруг головы, что видны были только синие глаза и все более густая черная борода. По ночам он надевал толстый, льняной джульбаб и сермовый бурнус. Только тогда можно было застать с караваном: после заката, перед рассветом. По лагерю он перемещался от одной тени к другой, беззвучно, неожиданно появляясь и без предупреждения расплываясь во мраке. Девушки утверждали, будто он специально пугает их, но пан Бербелек знал, что нимрод не делает этого специально, даже не сознательно. Н’Зуи приносили Измету свои куррои, чтобы тот благословил их. Зайдар облизывал костяные острия, чувственно перемещая широкий язык по крючкам и задирам. Как-то вечером, при полной Луне, пан Бербелек подглядел, как нимрод, присев на корточках возле костерка из коровьего навоза, грыз сырое мясо, с громким храпом глотая громадные куски; кровь впитывалась в бороду. Оскалившийся Н’Зуи тут же подавал ему следующий кусок.
