Ночью с двадцать седьмого на двадцать восьмое, между днем Сатурна и днем Солнца, Ихмет Зайдар без предупреждения появился в палатке пана Бербелека и, присев на корточки возле изголовья подстилки, разбудил его, взяв за плечо. Иероним инстинктивно сунул руку под постель. Нимрод тут же схватил его за запястье.
— Спокойно, это я.
— Вижу, — прошипел от боли пан Бербелек. — Пусти.
Ихмет ослабил захват.
Пан Бербелек уселся. Вход в палатку был застегнут изнутри, перед самой палаткой спал Порте, а полотно нигде не было разрезано, если пан Бербелек мог правильно оценить в свете Луны. Он решил не расспрашивать, как нимрод пробрался сюда.
— Говори.
— За нами следят.
— Кто, сколько, как далеко, как долго?
— Шестнадцать хумий и верблюдов, пять зебр. Людей четырнадцать или пятнадцать. Часто разделяются, основная группа держится где-то на половину дня от нас, к югу, юго-западу. По два-три разведчика на зебрах подъезжают ближе, исследуют тропу, опережают нас и отступают. Очень хорошо затирают за собой следы, я не рискнул подойти к ним поближе. Это не негры, не только.
— Как долго?
— Не знаю, как минимум пять дней; мне пришлось бы оставить вас на неделю, чтобы проверить, не от самой ли Ам-Шасы.
— Эти разведчики, они меняются здесь или в основном отряде?
— Лучше всего будет захватить их за два раза. Разведчики скажут, в чем тут дело, мы будем знать, чего ожидать.
— Охотятся?
— Да.
— Нимроды, аресы?
— Никаких; или же хорошо укрываются. Но следопыты хорошие, очень хорошие.
— Знаешь, где они находятся в данный момент?
— Разведчики? Пятьдесят стадионов, — Ихмет указал рукой направление. — Разве что сорвались на ночную вылазку.
— Три или два?
— Два.
— Хорошо. Иди разбудить эстлоса Ливия и эстле Амитасе.
— Эстле Амитасе? Зачем?
— Нам может пригодиться ее рабыня.
Нимрод поднялся.
— Ихмет?
— Да?
— Настоящему стратегосу ты тоже ответил бы вопросом на вопрос?
Зайдар неожиданно рассмеялся.
— А настоящий нимрод приходил бы спрашивать, что делать с выслеженным зверьем?
Он вышел, откинув клапан палатки, разбудив при этом старого Порте.
Из лагеря они выехали под полной Луной, имея три часа темноты в запасе — Бербелек, Зайдар, Ливий, Зуэя. С собой они взяли три запасные зевры. Пан Бербелек перед тем выдал через Папугца точные приказы для Н’Те. Всех воинов разбудили, посты были выдвинуты на несколько стадионов дальше в саванну; караван должен был выступить на рассвете, как и всегда, маршрут был определен; но никому нельзя было удаляться от каравана дальше радиуса взгляда. В отсутствии эстлоса Бербелека командует Мах’ле.
Пятьдесят стадионов хороший конь способен преодолеть за пару десятков минут. Зевры были лучше для дальних дистанций, но до рассвета времени было более, чем достаточно. Да и не могли они поскакать на врага галопом.
В пятнадцати стадионах от предполагаемого места лагеря неприятеля они остановились и сошли с верховых животных. Зайдар снял джульбаб и безрукавку и без слова углубился в ночь; какое-то время они еще видели его худощавую тень под Луной, потом темная саванна проглотила нимрода. Огня, понятное дело, разжигать было нельзя, поэтому все дрожали от холода. Африка дышала во сне неспешно, глубоко; травы сгибались каждые несколько минут, шшшшшш, спи-спи-спи…. В траве горели глаза пожирателей падал. Никто ничего не говорил, ожидали нимрода. Пан Бербелек разыгрывал про себя самые мрачные сценарии, очень убедительные в своем абсурде: Зайдар вывел его сюда специально, не лгал он лишь в том, что там, в темноте, и вправду кто-то таится — на него, на эстлоса Иеронима Бербелека; и вот сейчас они без малейших проблем нападут на него, отдаленного от каравана и войска, всего лишь с одним солдатом и одним аресом, а их — их может быть человек двадцать, и вот его застрелят без предупреждения, потому что он поверил и позволил повести себя в засаду, когда-то у него не было бы сомнений, никто бы не мог солгать ему прямо в глаза и не выдать при том себя, сейчас же…
— Двое, спят, зебры на противоположной стороне, пошли, — просопел на выдохе нимрод, появившись из ночи.
Они поднялись, сняли с седел длинные кераунеты, каждый по два, в том числе и Ихмет. Проверили заряды, проверили молоточки и наковаленки, забросили оружие за спины, после чего отправились за нимродом, который сразу же навязал темп быстрого марша. Скромная ратакациевая рощица выплыла из ночи неровной лунной тенью. Зайдар указал на запад: зебры. Пан Бербелек кивнул Ливию. Тобиас помчался в ту сторону по широкой дуге.
Последнюю сотню пусов они преодолели, пригнувшись к земле, полностью скрывшись в траве. Присев на корточках за стволом первой ратакации и отдышавшись, пан Бербелек шестью краткими жестами представил план, простой, как и все самые лучшие планы. Нимрод отдал Иерониму и Зуэе свои кераунеты, вынул длинный охотничий нож. Он зайдет с востока, Бербелек с Зуэей перекроют территорию под прямым углом, с севера, чтобы сохранить открытую зону обстрела. Ихмет хлопнул Ихмета по плечу. Они разделились.
Разведчики спали среди корней кривой ратакации, низко сгорбившейся над небольшой полянкой, крона практически касалась земли. Арес с паном Бербелеком, приготовившись стрелять в пяти десятках пусов от них, в густых кустах, отмечали в тени дерева лишь очертания темных возвышенностей — тела, не тела, нужно было довериться нимроду. Они ждали действий Зайдара. Каждые несколько минут ветви сотрясались долгим дыханием Африки, холодный вздох из глубин непознанной земли, уффффх, и снова тишина, а потом вдох, выдох; они вообще не заметили охотника, пока тот не выпрямился над неподвижными разведчиками и не махнул рукой. — Все!
Они подошли. Завернувшись в шерстяные одеяла, здесь лежали двое мужчин, двадцати и тридцати лет, оба эгипетской морфы, разве что более южной — Нубия? Аксум? Пан Бербелек стволом кераунета сбросил с них одеяла. Грязная, рваная одежда; и вместе с тем — золотое кольцо на большом пальце у старшего. — Свяжи их, — приказал Иероним Зуэе и отправился за Ливием. Он сам привел на полянку доставшихся им в качестве трофеев зебр, Тобиаса отослал за зеврами.
Тем временем, младший разбойник, скорее всего, не так сильно оглушенный, а может и с более крепким черепом, пришел в себя. Пан Бербелек кивнул Зайдару. Перс сплюнул, языком провел по клинку ножа, после чего начал обрезать пленнику пальцы — тот в крик, даже зебры перепугались — один за другим, начиная с большого пальца на левой руке; пальцы отваливались от ладони словно переспелые плоды. После пятого пальца пришел в себя старший бандит, лысый как колено аксумец. Он вытаращился на Иеронима с Зуэей, присевших на корточки и держащих кераунеты на коленях, на сидящего верхом на его товарище Зайдара, скрупулезно слизывающего кровь с ножа после каждого обрубленного пальца. — Потом ты, — сказал пан Бербелек по-гречески, и повторил это же на латыни и пахлави. Аксумец тут же заговорил, ломаный греческий извергался рваным потоком; нимрод придержал нож. Младший, у которого на руках осталось всего два пальца, то плакал, то выл.
