сделаю, и не спрашивай: как. Ты же знаешь, что я умею разыгрывать такие игры. Это неправда, будто вы не искали стратегоса. Вам необходим стратегос. Стратегос — это ваш единственный шанс, холодные и безличные интрига с обманом, не основанные на могуществе твоей морфы, не запятнанные твоей морфой. Армия против армии, народ против народа, порядок против порядка. Будет достаточно, что передо мной откроется оказия. Будет достаточно, что ты спустишь меня с поводка. Так что спусти меня с поводка.
— Иди.
IV
?
КОРОЛЬ КРЫС
Морская битва пылала огнем большую часть ночи. В сумме, на палубах кораблей находилось двенадцать ним родов и семеро аресов — ну, и один стратегос — так что результат предвидеть мог каждый; но и чудовище было воистину огромным. Его бесстыдно распоротая туша теперь качалась на спокойных волнах океаноса, поблескивая и мерцая в чистом свете восходящего Солнца. Ихмет Зайдар, опершись на топорно вырезанный релинг, поглядывал на мертвое тело, подкуривая толстую самокрутку с гашишем. Он все еще был возбужден ночным сражением, все еще чувствовал на языке вкус дикой охоты, а в мышцах — напряжение не знающего промаха удара, энергию радостного насилия. В многократном наложении стольких смертоносных аур керос сделался острым, словно пуриническая бритва — какой-то матросик с «Эузулемы», якобы, даже истек кровью, когда, возбужденный сражением, укусил себя за щеку. Ахмет Зайдар действовал спичками с большой осторожностью. Мягкое тепло гашиша, втекло в него вместе с синеватым дымом, успокаивая нервы.
Морской змей имел больше стадиона в длину. Мертвый, бессильно качающийся на сине-зеленых волнах, он казался даже большим, чем во время битвы, ночью, когда его видели только по кускам и в корорткие промежутки времени — когда чудовище атаковало. Ихмет никогда не слышал про чудище, которое бы в одиночку напало на флот из семнадцати кораблей. Правда, никогда он не слышал и о создании Воздуха, живущем под водой — но то был какоморф настолько очевидный, что Зайдар не ожидал в его анатомии каких-либо законов и правил, какой-либо элегантности формы; наверняка и этот окажется созданием, единственным в своем роде, и никто ничего подобного никогда больше и не встретит.
Ихмет слышал как под палубой спорят моряки. Говорили о «проклятии Чернокнижника». Нимрод усмехнулся под нос. Он не знал, сколько правды могло быть в подобных предположениях — но стратегос, понятное дело, не пропустил бы подобной оказии, чтобы распустить сплетню. В конце концов, какова была вероятность того, что океаносский какоморф нападет на них именно сейчас, именно здесь, в абсолютной морской пустоши, где кросс совершенно плоский, и где собралось шестнадцать крыс величайших сил этого мира? Истинные случайности — в них поверить сложнее всего.
Битва началась сразу же после полуночи. «Филипп Апостол» находился на западной оконечности сборища кораблей, а змей атаковал с востока, и даже после сигнала тревоги понадобилось пару десятков минут, чтобы организовать оборону. Но к тому моменту эстлос Брбелек уже навязал свое командование, и моряки перестали падать с вант, корабли замкнули строй, а пушкари начали поворачивать пыресидры с умением и уверенностью в себе. Тем не менее, несмотря на двухчасовую канонаду, змей не считал себя проигравшим. Он пробил дно «Шалабая»; и если бы не пара способных демиургосов у него на борту, судно точно отправилось бы на дно. Чудище атаковало с различных направлений, всегда появляясь лишь перед самым ударом — времени оставалось, самое большее, только на один выстрел, да и то — с самых ближних судов. Тогда Бербелек приказал схватить гарпуны. Чудовище рвало канаты и дергал кораблями. Тем не менее, это позволило сделать обстрел несколько плотнее. Змею попали в башку, и тот начал истекать темной кровью. При этом он надулся, словно воздушная свинья, и поднялся над водой, направляясь к звездам. В него метали гарпуны со всех палуб, одна пыресидра грохотала за другой; Ихмет запомнил дикий вопль, с которым он спускал курок кераунета. В конце концов, аэрная морфа чудища оказалась слишком слабой для веса соединенных с ним гарпунными концами судов, и какоморфа снова стащили на поверхность воды. Тогда Ихмет, по приказу пана Бербелека, повел отряд с крюками, топорами и пилами; их сопровождали три нимрода с соседних кораблей. Они перескочили на колышащуюся, дергающуюся спину чудовища и разрубили его вдоль позвоночника, от разлапистых рогов на квадратного голове до многоцветного хвоста. Все судовые лампы и жужельницы были зажжены, работали среди ночи в ауре желтого света; из черной туши парило чем-то вонючим, люди бродили в смрадном тумане, среди поднимающихся кусками в небо аэровых органов какоморфа, ноги скользили на липких выделениях, моряки по колено западали в студенистые внутренности монстра. Бербелек все время следил за ними с мостика «Филиппа», но никто не упал со змея, никто не покалечился, и никто не утонул.
Ихмет после того дважды обмылся, но ему все еще казалось, будто кожу и одежду покрывает темная слизь, он до сих пор чувствовал ту вонь. Сейчас же жадно вдыхал дым гашиша. Сам воздух был холодным, жестким, шершавым. Рассвет в первом кругу, на втором западном листе, посреди океаноса. Корабли снова успели расползтись по морю. Зайдар пересчитывал голые мачты, флаги и следы белой пены на поверхности воды. Три, четыре, шесть, восемь; с другой стороны еще пять — неужто корабль К’Азуры уже уплыл?
От бубно-парусника посла Навуходоносора к «Филиппу Апостолу» медленно направлялась шлюпка под золотым знаком кратистоса, очерчивая широкую дугу вокруг останков какоморфа.
— Холодно.
Зайдар обернулся. Приближенная стратегоса плотнее завернулась в белый плащ из шерсти хумийи. Заговорщически усмехнувшись Ихмету, она склонилась над релингом, скрестив предплечья на поручне. Это их отношение знакомства было построено между ними на шутках, аллюзиях, острых подколках и обмене недомолвками, а в большей части — на том, чего вообще не сказали, на молчании.
— Как же, холодно ей, тебе никогда не холодно, — буркнул нимрод. — Паришь, словно новорожденный щенок.
Аурелия провела ладонью по гладкому черепу, на темной коже остались следы пальцев.
— Дождь выводит меня из себя.
Перед самым рассветом, уже после расправы с какоморфом, прошел короткий ливень, неожиданный вихрь разогнал суда по морю. Приближенная Бербелека, как правило, пряталась от дождя; ним род считал, что, скорее, чтобы избежать сплетен, чтобы не ставить других в неловкое положение, чем по причине истинного дискомфорта общения с водой. Их мет познакомился с Аурелией сразу же после возвращения Бербелека в Африку, почти два года назад. Тогда стратегос ее никак ее еще не представлял, попросту: она сопровождала его; всегда находилась рядом, исполняла его поручения, заботилась о его безопасности. Она была демиургосом огня — для Зайдара это стало болезненно очевидным той вавилонской ночью, когда она испепелила насланных на них убийц из Серой Гвардии Семипалого: в горящей одежде, в столбах дыма и ореоле волнующегося от жара воздуха, в мгновение ока она выпалила вавилонянкам лица, превратила их грудные клетки в черные кратеры органического шлака. Убийцы падали под султанами жирной сажи. Это было одно лицо Аурелии, данное ей Молнией. А вот второе лицо проявлялось в следующих ситуациях: когда шел дождь, когда ей приходилось пребывать среди обычных людей, а ее морфа выводила ее за рамки всяких товарищеских ситуаций: в неловкость, в молчание, робкую неподвижность в темном углу помещения, где, быть может, никто не обратит внимания на ее морфированные брови, на танцующие по коже искры, на вечно окутывающий ее легкий запах горелого — приторный парфюм крематория. Но натура Аурелии была иной — огненной. И она провоцировала ее на проявления открытого грубоватого веселья, на громкий смех, окрики удивления и изумления, быстрого, словно атака кобры, гнева — вот как иногда могла она забыться. Ихмет был свидетелем подобных взрывов, поскольку те и вправду были взрывными, и из подобных невольных наблюдений родилось взаимопонимание между персом и девушкой. Он не расспрашивал, не
