преодолела склон коленицкого взгорья, перескочила брошенные шанцы и уже сидела на спинах группы Ашавиллы. Огонь пыресидр со стен перенесся на всадников, но большинство пуль пошло за молоком, и атака не утратила темпа, не сменила направления (не имела права) и добралась до открывающихся городских ворот еще до того, как те стали затворяться за людьми степного ареса.
Бегемоты тоже не бездельничали: пропустив лошадей, они не отступили, но — труба пела: Вперед! Вперед! Вперед! — но достойной рысцой направились вслед за ними; а за бегемотами — пехота, поднятая в наступление из нижних окопов. Штурм поднимался ввысь по коленицкому холму утроенной океаносской волной, каждая очередная шла медленнее, но она была полноводнее предыдущей. Аурелия наблюдала за всем этим, невольно прикусывая губу и сжимая кулаки, опершись о насыпь, окружавшую холмик с севера. Собравшиеся здесь офицеры и курьеры перекрикивались по-вистульски, московски, гэльски и гречески, хрипло смеялись. Над воротником кожаной куртки лунянки выстреливали отдельные искры. Один только стратегос молча и неподвижно застыл возле массивного оптикума.
Но вот он поднял руку во второй раз.
— Пошел!
Аурелия успела заткнуть уши. Пение трубы плыло над полем битвы. Ожидавшие этого сигнала штурмовые отряды — с лестницами, веревками, крюками — появились из окопов и со всех сторон направились к стенам Колесницы. Даже Аурелия, уже привыкшая к морфе Бербелека, была поражена сыгранностью солдат в маневре. До крепостного рва они добежали практически одновременно.
Огонь из кераунетов и пыресидер от дальних окопов усилился, чтобы дать прикрытие штурмующим; защитники ответили со стен столь же усиленным обстрелом. Но даже сквозь эту канонаду, сквозь пение трубы и крики солдат без труда пробивались рыки бегемотов. Осадные чудища, под ногами которых сотрясалась земля, добрались до крепостного рва; тут одно из них пало, скатившись в болотистую яму. Остальные бегемоты передвигались вперед величественным карьером, несмотря на разорванные бока и морды, с которых содрало кожу до голой кости, несмотря на потоки черной крови, отмечавшей каждый их шаг, несмотря на непрерывный обстрел, отрывавший от зверей парящие в утренней прохладе куски темного мяса. Погонщики бегемотов сжимались у них на шеях за железными щитами, управляя цепной упряжью крюками сложной узды.
Понятное дело, кавалерия не годилась для захвата города и уличных боев, она лишь должна была подскочить вовремя и закрепить ворота за собой. С прибытием первого бегемота всадники отступили по насыпи и помчались по безопасной тропе между окопов. Обстреливаемая в спины кавалерия, при отходе потеряла нескольких людей и животных.
Тем временем, бегемот разбивал ворота в щепки. Ему на спину вылили горящее масло. Затоптав останки металлических преград, чудовище помчалось вглубь города, утаскивая за собой знамя огня и дыма, исчезая с глаз атакующих.
Но подходили очередные чудища, а за ними — тяжелая пехота с жарлачами, секатовницами и морфеозонами волками-людоедами на цепях, с парой армейских аресов в рядах. По их штандартам с башен открыли еще более плотный огонь, но, благодаря этим высоко поднятым знаменам, атакующие продвигались быстро и уверенно, вливаясь в ворота широким потоком.
Ббабахххх! — все стоящие на холме вздрогнули. Это в очередной раз отозвалась построенная за ночь в ближайшей роще катапульта; громадная, топорная макина из древесины и веревок, которую заряжали и спускали всего несколько раз за час. Она метала в сторону Колениц приготовленные Антидектесом Александрийцем пыросовые микстуры в громадных бочках, которые в полете над городом разваливались и проливали на крыши и улицы вонючий ливень. Один раз в три попытки эта гадость загоралась, и вот тогда на Коленицу с неба стекал истинный ад. Уже горела десятая часть города; ничего, загорится больше.
Аурелия ожидала фонтана огня — но на сей раз напрасно. Ах, вот если бы лунные меканики могли взяться тут за дело, если бы здесь был хотя бы один триплет гиппырои…! Она подумала о рядах катапульт, оборудованных перпетуа мобиле из светлой ураноизы, самостоятельно заряжающихся каждую минуту; о сбрасываемых с неба на врагов пыровниках, после удара которых остаются только черные кратеры и горячее стекло; о реде Всадников Огня, которые в мгновение сравняли бы этот город с землей…
— Сдадутся! Сдаются! — кипятился за ее спиной капитан Полянский. Эстлос Людевиг Полянский был прислан сюда королем Вистулии, чтобы «надзирать за начинаниями стратегоса Бербелека-из-Осторога и быть опекой над поверенной стратегосу армией». На самом деле, ни за чем он не надзирал и ни для кого не был опекуном: с первой же встречи с Бербелеком он таскался за ним словно жаждающий восхищения песик. — Вы видите, что там, собственно, происходит? Мы вошли? Они вывесили белый флаг? — Он хаотически переходил с вис тульского на греческий, так что Аурелия понимала только каждое второе его восклицание.
Стратегос оторвал глаз от окуляра, выпрямился, потянулся.
— Отступление, — сказал он по-гречески, принимая во внимание присутствие здесь Олафа Запятнанного и Хасера Обола, измаэлита. — Отозвать отряды от стен. Отвести бегемотов. Пехота остается на воротах, страхуем подходы и южную стену. Огонь на четвертую и пятую башни. Отдых, разобраться с ранеными, рапорт; офицеры ко мне в полдень.
— Но ведь… — возмутился эстлос Полянский.
— Думаешь, что у Крыпера не готова вторая линия обороны внутри крепостных стен? Думаю, что хоть столечки ума он Солнышка унаследовал. Всякий день, всякий час — для него это шанс для получения подмоги. Наши уже остановились, он устоял, теперь возвращается отраженная волна. Гляди, уже топчутся друг по другу. Стремительность утрачена. Мне нужен рапорт, как с земли выглядят эти внутренние укрепления. Вестового ко мне, немедленно, как только увидите «Тучелома». Порте, кахва.
— Уже подаю, господин.
Все спустились к палаткам. Шатер стратег оса не был ни самым большим, и располагался он не посредине; на самом деле он стоял на самых тылах обоза. Все шлепали по грязи; каждую ночь лили обильные дожди (что весьма способствовало защитникам, так что, возможно, это была и их работа). Перед тем, как войти в палатку Бербелека, все очищали сапоги от комьев глины и растоптанной трав, для этой цели в землю вкопали дощечки с острыми краями. Аурелия единственная ходила босиком.
Для семерых человек палатка была явно мала; всем сразу же пришлось сесть. Один только старый Порте остался на ногах, хлопоча у печурки. Входной клапан оставили открытым. У входа стоял высокий хоррорный в полном угольном доспехе, с секатовницей на плече.
К сожалению, это был всего один из всего лишь десятка солдат Хоррора, находящихся сейчас в распоряжении Иеронима Бербелека.
Хасер Обол, тысяч ник Византийского Хоррора, повел глазами за взглядом Аурелии.
— Сегодня или завтра, — сказал он. — Так или иначе, уже плывем к Данцигу.
Войско Обола было заранее оплачено и, теоретически, с начала года находилось под командованием Бербелека. Но сначала его нужно было перебросить на поле боя. Тем временем, стратег оса сопровождал один лишь гегемон Хасер с десятком хоррорных — скорее, в качестве символа, чем действительной военной помощи. Его палатка стояла рядом. Над конусами темного полотна развевался флаг Хоррора: красный кулак в черном зубчатом колесе на белом фоне. В соответствии с намерениями стратег оса, он должен был заставить задуматься Крыпера Чужебрата. И наверняка заставил — раз Чужебрат так быстро послал за подмогой.
Эстлос Бербелек уселся в углу; расстегнув кируффу, он закинул ногу на ногу. Аурелия задумывалась над любовью стратег оса к африканской одежде. Слуга подал ему кружку горячей кахвы. Не моргнув, Бербелек пил горячую жидкость.
Одноглазая Янна-из-Гнезно, заместитель Бербелека еще из тех времен, когда он был одним из полевых маршалов Вис тулии, не обращая внимания на других, что-то вычерчивала в картах, разложенных на крышке сундука, который она вначала пинком подвинула к шатающемуся столику. Янна казалась Аурелии даже более старшей, чем порте. Черная повязка пересекала ее перепаханный морщинами лоб, закрывая левую глазницу, затем седые волосы, стянутые в длинную косу. Янна присоединилась к стратег осу, лишь только закончился ее контракт в армии Казимира IV, то есть, летом прошлого года, после первых рейдов Бербелека на выдвинутые гарнизоны Москвы. С тех пор она оставалась на оплате Луны. Важнее всего было то, что она из немногих людей Иеронима прекрасно понимала, что деньги ей платит Луна. Данный факт особенно ее не печалил, тем не менее, с первой же их встречи она дарила Аврелию открытой антипатией.
