— Его уже боятся!
— Ведь он хочет убить кратистоса, правда? Понятное дело, что обеспокоились.
— О, Мать! Не верю. И что, оставят его, чтобы Чернокнижник надругался над ним?
— Нет, откуда, Вдовец на самом деле представляет собой наибольшую угрозу, необходимо избавиться от него и от Искривления. Но вот что потом?
— Стратегосу придется выступить против Мощи адинатосов, неизвестно, вернется ли он вообще, вернется ли как Бербелек. Скорее всего, это самоубийственная миссия.
— Вот видишь, сама понимаешь это. А здесь у него уже будет громадная власть, великая слава и знаменитое имя. Зачем ему все это бросать — ради практически верной смерти? Человек такой мотивации не знает.
Аурелия уже откровенно пялилась на Олафа, из наполовину открытых губ исходили облачки горячего пара.
— Но перед чем ты, собственно, пытаешься предостеречь стратег оса? Чего Тор хочет от него?
Олаф пожал плечами, опустил глаза на кружку.
— Да ничего, просто… подумалось…
Не говоря ни слова, Аурелия покинула эйдолоса Тора под шатром Бербелека.
Ее личная палатка располагалась на другом конце лагеря (по требованию эстлоса Иеронима). Лунянка шла быстро, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться в грязи. А грязь покрывала все: оружие, палатки, животных, людей.
Ей казалось, что на Земле более всего ее застанет врасплох холод, буйная — ибо древняя в реликтах собственной телеологии — флора и фауна, все те видимые и невидимые памятки тысяч лет истории человека и десятков тысяч лет истории жизни — чего Луна была лишена; что ее поразит богатство и могущество низких стихий, что ей придется сражаться с постоянным напором гыдора; что, наконец, ее удивят земляне, люди с огромной разнородностью морф. И действительно, удивили — но на самом деле, даже после этих двух лет она не могла привыкнуть к чему-то другому: к бардаку. Балагану, хаосу, дисгармонии, присутствующему повсеместно беспорядку, небрежности, отсутствию старания, какой-то временности и желанию все делать наспех. Она чувствовала все это как личное оскорбление.
Идя сейчас через лагерь вистульских войск, Аурелия с трудом удерживалась от гримас отвращения и презрения. И это должен быть пример солдатской дисциплины! Морфа могучего статегоса! Как же выглядела бы тогда земная армия, отпущенная в самостоятельное плавание, в морфе демократии или иного извращения власти? Другая же сторона этой мысли выглядела так: на что была бы способна армия, сама по себе подчиненная Гармонии, лунная армия — если бы ее к тому же охватил своей Формой стратегос Бербелек? Нет такой силы, которая бы удержала Аврелию от участия в Этхерной Битве.
Солдаты, мимо которых она проходила, вежливо ей салютовали; даже медики из лазарета склоняли перед ней головы. (В лазарет как раз свозили раненых и умирающих после утреннего штурма). Все знали Аврелию Кржос как демиург оса огня и приближенную стратег оса, а экзотической внешности и деморфированных бровей уже было бы достаточно, чтобы обеспечить ей здесь, в Вистуле, имя мага.
Один только Антидектес Александрией знал правду.
— Подойди-ка на минутку! — позвал ее старый софистес с порога своей повозки.
Аурелия неохотно свернула.
— Чего?
Тот махнул рукой над ее головой, в сторону коленицкого холма.
— Новая рецептура. Угловатые цеферы, призменная номерология. Вон, погляди, как, несмотря на дождь, распространяется пожар. До утра весь город сгорит.
Девушка поглядела на Коленицу. Над неровной линией стен по бледной синеве расползались жирные червяки дыма и пепла, быстро раздавливаемые и изгоняемые сильным все еще ветром.
— До сих пор они как-то справлялись с тушением, — буркнула лунянка. — Ходят слухи, что у них там имеется какой-то демиургос туч.
— Дело не в том. Все громче начинают говорить о подмоге Трепея, думаешь, я не слышу? У меня есть люди, — жестом головы он указал на своих доулосов и слуг, двое из которых были вистульскими цыганами, — которые понимают здешний язык. Пускай наступит один сухой день. Знаешь, с какого расстояния на небе видны дымы горящего города?
— И ты начал бояться? — Аурелия сплюнула, грязь у ее ног тихо зашипела. — Хоррор появится с минуты на минуту.
— А если не появится?
— Ночью стратегос поведет на генеральный штурм.
— Прекрасно! При моей удаче, получу рикошетом на первой же минуте. И кто тогда обеспечит мне безопасный перелет на — сама знаешь куда — кто?
— А что — я? — отшатнулась лунянка.
— Не уважаешь клятву своего господина? — Антидектес даже замахал худыми руками. Он был выше Аурелии, а поскольку еще стоял на ступенях своей жилой повозки, то высился над ней на пару пусов. Девушке приходилось задирать голову. Пускай еще раз махнет, подумала она, и подкопчу ему лапы.
Ей с самого начала не нравился договор, заключенный между Бербелеком и Антидектесом. Стратегосу эгиптянин был нужен, в основном, чтобы переубедить крыс сомневающихся кратистосов, что это именно Чернокнижник стоит за Искривлением и адинатосами в небесных сферах. Аурелия все еще не была уверена, провозглашал ли софистес, сам в нее веря, либо его ложь была оплачена — в таком случае, он замечательно вошел в форму этой лжи. Так или иначе, его ценой был перелет на Луну и свободный доступ к библиотекам Четвертого Лабиринта. Эстлос Бербелек такое слово ему дал. Понятно, что мертвый эстлос Бербелек своего слова не сдержит — но у Антидектеса останется Аурелия Кржос, лунянка, которой как-то нужно будет вернуться на родину…
— Послушай-ка, — начала было она, взяв глубокий вдох, чтобы погасить внутренний огонь, — стратегос жив и будет жить, а если ты начнешь распространять подобные гадости…
Аурелия замолкла, увидав, что софистос ее уже не слушает. Он засмотрелся на точку над ее головой — не на Коленицу, на нечто, находящееся выше, над городом и влево от него. Девушка оглянулась.
С северо-запада, из-за темно-зеленого массива леса подлетало копье красного камня. Аурелия прищурилась. Параллельно камню тянулось черное веретено аэростата, серебряные молнии окружали его бока шипастым орнаментом. Над носовым куполом минарета вырывался однорукий ангел, белые бинты его крыльев развевались на ветру, утреннее солнце отсвечивало рефлексами от хрустальной косы. Спускаясь к земле, «Тучелом» делал широкую дугу, чтобы не влететь в зону поражения пыресидер Коленицы.
Аурелия оскалила в лицо Антидектесу горячую усмешку. Ей не нужно было что-либо говорить, солдаты уже заметили «Тучелома» и подняли хай. Вистульцы выбегали из палаток, глядели в небо. Даже запел горн, правда, Аурелия этого сигнала не знала. Коленицкие пушкари на мгновение прекратили обстрел, и так всего лишь символический.
Оронеигесовый аэростат спустился над полем за главным лагерем вистульских войск. Остановился пусах в тридцати над поверхностью почвы. Колыхаясь на ветру, он пытался сохранить стабильное положение. Экипаж выбрасывал якорные цепи. Солдаты подбежали, чтобы вбить в землю железные столбы. Аурелия поспешила за ними; она знала, что сюда же бегут люди и от шатров стратег оса и гегемона Хасера Обола.
Тем временем, по канатам, спущенным с горизонтальной башни «Тучелома» десятками съезжали мужчины и женщины в угольных доспехах Хоррора.
Сломать ей шею, свернуть голову, как поступил бы с ядовитой змеей. Ним род крутил в голове нимродовы мысли. Убью Змею, прибью ее. Цветастая птица пролетела над ним, сам резиденции Иеронима Бербелека напомнил Зайдару своими приятными для уха звуками про какофонические мелодии истинной дикой природы. Ихмет ненавидел парки, сады, городские пруды и передвижные бестиарии. Ворота имения и стражники исчезли за поворотом аллеи. Ним род оскалил зубы. Укусить и кусать, загрызть! Солнце взошло высоко над Александрией; он щурил правый глаз; левая глазница находилась в безопасной тени. Невольно, он ускорял шаг. Знал, что она здесь, племянник Анеиса Панатакиса сообщил ему об этом.
«Гипотамия» вошла во внутренний порт Александрии седьмого мартиуса, с двухдневным опозданием,
