Может ли Ваун здраво мыслить, когда его того и гляди пристрелят? Конечно, ни одна из сторон не хочет, чтобы он мыслил здраво; они предпочитают думать за него, но его шея ближе к топору, чем шеи других, а кроме того, он почему-то чувствует, что отвечает за жизнь членов экипажа — ведь по крайней мере пятеро невиновных в команде есть. Если этот здоровяк струхнет, он может совершить ужасную глупость по отношению к Вауну.
Помощница командира дергает переключателями и отключает искусственную гравитацию, как только резкий толчок указывает на то, что присоединение фала закончено. У Вауна секунду кружится голова, потом все нормально. По мере приближения «Либерти» датчики уровня радиации мигают все чаше, но кабина хорошо защищена.
Врач отстегивает ремни безопасности:
— Разрешите…
— Нет. То есть не разрешаю.
Ваун быстро осматривает затуманенный круг лиц, но видит лишь удивление ни раздражения, ни насмешки. Значит, ему продолжают подыгрывать. Его решение не является беспрецедентным, ибо капитанам кораблей позволительно быть осторожными.
— Первый контакт поручается офицеру полиции. Здоровяк напротив обнажает при этой новации псевдокоммодора зубы, но, начни он возражать, слушатели встревожатся, а проход на «Юнити» пока открыт. Ваун бросает свирепый взгляд, и он отступает перед неизбежным:
— Сэр!
Йецер расстегивает ремни и вылетает из кресла.
Он плывет к дверям, помощница срывает перемычку. Шипит воздух, люк открывается. И Йецер уходит по пуповине в туманную даль. Врач удивлен и почти не скрывает, что расстроен.
Помощница хмыкает и морщит нос.
— Фу! Представляешь, двенадцать лет в такой вони?
Ваун ничего, кроме легкой затхлости, не чувствует.
— А я предвкушаю котел отличного водорослевого супа, — говорит радист.
Темно-желтым туманом плавают вокруг его головы волосы.
— Эта кашка?
— На вкус как какашка! — говорит врач.
— Кашка — какашка!
— Воняет лавками, — торжественно объявляет врач.
— Воняет девками! Давай обнимай… Помощница и гравитационник визжат от хохота.
— Прекратить! — кричит Ваун. — Помощник, приготовиться…
Гаснут огни. Ваун с ужасом смотрит на приборную доску, которая тоже стала черной. Ни ламп, ни подсветки приборов. Ничего. Как им это удалось? Закрыть люк вручную… Он нащупывает свой ремень, ошалело смотрит, как врач медленно всплывает к потолку с закрытыми глазами. Навигатор храпит, вяло поднимая руки в тошнотворной мольбе. Свет падает лишь из люка и усиливается, когда сжимается фал.
Рокер получил необходимые ему доказательства. Теперь он может нажимать на кнопку.
На борту есть еще один пистолет, он прикреплен к пульту помощницы.
Помощница что-то бормочет и вращает глазами. Необходимо добраться до этого пистолета…
Ваун расстегивает ремень безопасности и прыгает к пистолету. Из-за волнения он отталкивается слишком сильно, выхватывает пистолет из кобуры, пролетая мимо помощницы, и врезается в пульт плечом. Отскакивает в сторону, плывет назад, беспомощно размахивая руками и ногами, пока не удается найти точку опоры. Верх и низ несколько раз тошнотно меняются местами. Теперь кажется, что кабина перевернута вверх дном, а мертвый или умирающий экипаж — у него над головой.
Ракеты Рокера уже, конечно, в пути.
Ваун пытается сориентироваться по свету, льющемуся из люка, но свет меркнет, заслоненный тенью. Тень плывет вверх, потом налево, потом снова вверх и устраивается внизу, под ним.
Вауну в отчаянии удается пнуть плавающего в воздухе врача; в результате сам он, вращаясь, отлетает к люку. Врезается, хватается за косяк, дотягивается до рычага — и его останавливает мощная рука. Он внезапно утыкается в зеркало.
Его отражение одето единственно в шорты и мягкую кепку. Оно улыбается и говорит:
— Приятно познакомиться, брат! Это голос! Его собственный голос, голос Приора. Снаряды в пути. Ваун толкает гостя стволом и кричит:
— С дороги! Улыбка исчезает.
— Убери это, брат! Подожди! Я Аббат… Он хватается за пистолет. Ваун стреляет ему в грудь.
Далеко внизу пустынный океан движется столь медленно, что вроде совсем не движется, а «Суперогонь» повис в воздухе, и время умерло. Небо на границах мироздания густого кобальтово-синего цвета. Солнце над головой. Ангел низко на северо-западе.
Ваун летит, но у него болят глаза и все тело одеревенело. Он кисло посматривает на Клинка, который тоже не смыкал глаз, а все-таки нашел время пришить погоны старшего лейтенанта. Где он их отыскал, мать его? С ума сойдешь от такого рвения!
Если это состязание в выносливости, то Ваун его проиграл. Ему необходимо немного поспать, хоть несколько минут — но он поспит здесь, в кресле, ибо, уйди он в спальню на корме, он вернется через неделю. Понятно, что он на одну бессонную ночь опережает Клинка, но мысль о том, чтобы сдаться и уснуть первым, для него непереносима.
— Старший лейтенант?
— Сэр?
Лиловые глаза подернуты розовым, но не то чтобы слишком.
— Вы верите в любовь, Клинок? — Да, сэр. — Да? Правда? Вы любите гражданку Фейрн?
— Да, сэр.
— Сильно?
— Очень сильно.
Угловатые черты отражают исключительно уважительное внимание, ни эмоций, ни страсти.
— Ага, — мрачно говорит Ваун. — А если я прикажу вам пойти туда и трахнуть ее, не спрашивая ее разрешения… вы подчинитесь?
Не моргнув:
— Не верю, что вы бы дали такой приказ, сэр. Такой вот трибунал чувств.
— А если я считаю, что это самое лучшее, что вы могли бы сделать? Если так?
Клинок мгновение смотрит прямо перед собой, потом резко переводит взгляд на Вауна и говорит:
— Я бы подчинился, сэр.
— Почему?
— Я обязан подчиняться, сэр.
— И все?
— Нет, сэр.
— Ну?
— Отец всегда говорил мне, что никогда не нужно отвечать на гипотетические вопросы, сэр. Но если придется, сказал он однажды, то следует всегда выбирать самый бредовый ответ. Я… я точно не знаю, что он имел в виду, сэр.
Ваун хмыкнул, снова признав поражение. Но в гипотетический совет отца он тоже не поверил.
— Ты играл когда-нибудь в покер, Клинок?
— Да, сэр.
— Хорошо?
— Да, сэр, — важно ответил Клинок. Ничего удивительного!
— Берите штурвал, старший лейтенант. Пойду сварю кофе.
Ваун встает и тащится на корму, размышляя о том, что если бы было побольше таких рэндомов, как Клинок, то не было бы необходимости в Братстве.
Его отбросило назад отдачей, он ударился головой обо что-то твердое, из глаз посыпались искры. Он
