– Элиэль Певица, Боже.
– Добро пожаловать в мой дом. – Он расстегнул ее плащ, одобрительно осмотрел его и кинул на кушетку. Он сделал шаг назад и внимательно оглядел ее.
– М-м! Ты не только потрясающе красивая женщина, Элиэль Певица, но у тебя еще и изысканный вкус!
Она поперхнулась, пробормотав что-то в знак признательности. Теперь у нее хватало денег на все ее капризы, и это платье было ее самым новым и лучшим, только недавно купленным на зиму. Она его еще ни разу не надевала – хорошая белая шерстяная ткань, украшенная только пуговицами из горного хрусталя и парчовой отделкой ворота. Она всегда предпочитала платья с длинным подолом, чтобы прятать тяжелые башмаки, а длинные рукава и высокий воротник – это, наверное, реакция на чисто символическую одежду, в которой ей приходилось выступать. Правда, и это платье плотно облегало ее талию и поддерживало высокую грудь; ниже талии оно ниспадало свободно. От похвалы у нее закружилась голова. Она избегала встречаться с ним глазами, чувствуя, как заливается краской.
Он отвел ее к коричневой кожаной кушетке, усадил у огня и сам сел рядом. Она сцепила руки на коленях и уставилась вниз – словно четырнадцатилетняя девица на свидании с первым мужчиной.
– И ты утверждаешь, что ты моя дочь? Кто была твоя мать?
– Итерия Импресарио. – Не дождавшись ответа, она продолжала: – Она исчезла на две недели, здесь, в Юрге. Я почти ничего о ней не знаю. Она родила меня, а потом умерла, и меня растили мой дед, Тронг Импресарио, и его жена… то есть вторая жена, Амбрия. Она говорила, что моя мать была вовсе не плохой женщиной, просто она… – «Ее соблазнил бог!» Но вслух произнести этого Элиэль не могла. – Зачахла от любви?
Кен’т едва слышно вздохнул.
– Боюсь, такое случается. Я не помню этого имени. Возможно, это и был я. Обыкновенно я не такой непостоянный – всего две недели? Но возможно, возможно… – Он обнял ее. – Ты достаточно красива, чтобы быть ребенком бога. Ты зарабатываешь на жизнь пением?
– Да, Боже. – Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
– Где?
– О, везде, где придется. Я выступала во многих Вейлах, и в Юрге тоже много где. – Она не сочиняла. Труппа Тронга много странствовала. Тигурб’л часто устраивал ей выступления в частных домах.
– С ума сойти! – мягко проговорил бог. – И ты упомянула об Освободителе! Уж не ты ли та Элиэль, о которой говорится в «Филобийском Завете»?
– Да, Боже.
– Отец?
– Да… отец. – Она искоса посмотрела на него.
Он ждал, задрав темную бровь. Он улыбался, но без издевки, совсем не так, как ухмылялся жрец. Он относился к ней совершенно серьезно.
– Говори же…
– Я сделала все, о чем говорило пророчество. Когда Освободитель появился, я утешила его, я омыла его. Он был очень болен, и я выходила его. Я сделала все, что от меня требовалось, отец!
Кен’т нахмурился.
– Знаешь, пожалуй, такое обращение мне не нравится. У меня нет опыта отцовства, Элиэль. Не мое это дело. Для этого тебе больше подойдет Висек.
– Конечно, Боже.
– Я бог мужской силы, – как бы извиняясь, продолжал он. – У меня свои обязанности. Если бы я следил за всеми ублюдками, которых наплодил, у меня бы не осталось времени ни на что другое. Тебе ясно?
– Да, конечно. Боже.
– Называй меня Кен’т.
Она молчала в замешательстве.
– Ну давай же! – сказал он, теперь уже с насмешкой. – Ты хотела меня во плоти. Ты получила меня во плоти, так что называй меня Кен’том!
– Да, Кен’т.
– Так-то лучше.
С минуту он просто улыбался ей. Она улыбнулась ему в ответ, почувствовав себя увереннее. Он был хорош собой – теперь, когда она рассмотрела его получше. Хорош собой и привлекателен. Его лицо ни капельки не напоминало лица статуи. Никакой надменности, никакой грубости – наоборот, доброе, внушающее доверие и симпатию лицо.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать… Кен’т.
– Значит, когда явился Освободитель, ты была еще ребенком. Он не был младенцем, конечно, хотя по тексту можно понять и так. Сколько ему было тогда?
– Он говорил, восемнадцать.
– Любовники?
– О нет! Конечно, нет!
