ее давно не работал в министерстве. Хорошо, хоть старый приятель взял его к себе в фирму в отдел рекламы. Для папы это были и «плюс» и «минус» одновременно. Плюс – потому что наличие работы. Да еще хорошо оплачиваемой! Да еще в его предпенсионном возрасте! А минус – потому что как же это так: он – в недавнем прошлом солидный чиновник, руководивший серьезным отделом, принимавший решения государственной важности – подчиняется какой-то девчонке-пигалице, выпускнице журфака?! Скорее уж он должен возглавлять этот рекламный отдел фирмы! Он – с его опытом, связями, авторитетом! А не быть пешкой или мальчиком на побегушках у сопливой девчонки! Однако его друг – руководитель фирмы – считал иначе. Девочка – умница, знает законы бизнеса, и, хотя они еще только формировались в нашей стране в то время, она была вполне обучаема, восприимчива к новому, управляема, инициативна и оригинальна в своих творческих решениях. Сергей же Павлович – Дашин папа – пока только бравировал связями, возможностями и перспективами. На деле же получалось не очень. Все его «связи» и «возможности» поменяли место работы, ушли в коммерческие структуры, бросились, как и он, на зарабатывание денег. Поэтому эффекта от его работы особенно не наблюдалось. Приятель зарплату платил исправно, но все участники этой затеи начинали понимать: вряд ли что хорошее получится. Хозяину нужен результат, а не амбиции. Сергею Павловичу нужны и деньги, и признание, и высокая должность... Короче, речь о том, чтобы помочь дочери устроиться на работу, уже не шла. Самому бы удержаться, дотянуть до пенсии.
А Даша? Что Даша? Молодая, энергичная! Сама пробьет себе дорогу! Вон им с супругой никто не помогал. Сами всего достигли! Сами всего добились! Вот и вы, молодые, давайте сами!
Даше ничего не оставалось, как устроиться корректором в издательство «Художественной литературы». И хотя это было чудовищно несправедливо – с университетским образованием в корректоры – ничего другого она пока найти не могла. По крайней мере там была возможность карьерного роста, там ей грезилось место редактора. Пусть пока не главного, а одного из редакторов. Но хоть что-то. Кроме этого, оказалось, что домой можно уходить пораньше, не высиживая до конца рабочего дня, как в большинстве учреждений, и это вполне ее устроило. Забирать пацанов из сада, кроме нее, было некому.
Короче, кое-как дотянули до школы. А с началом учебы начались новые проблемы. К тому времени, правда, родители с двух сторон совместными усилиями, сочетая родственные обмены с доплатами, сумели обеспечить молодой семье двухкомнатную квартиру на окраине Москвы, в спальном районе. Но это было не важно – где! Главное – свое! Большая кухня, удобная лоджия, раздельный санузел, приличная прихожая и две изолированные комнаты. Вот оно – счастье! И за съемное жилье платить не нужно, и школа рядом – в соседнем дворе! Метро пока нет. Ну и ладно! Не все сразу! Даша даже похорошела, переехав в новое жилье. Заботы об устройстве собственного жилища поглотили ее целиком, отодвинув на задний план неудовлетворенность работой, дискомфорт во взаимоотношениях с мужем и напряжение, связанное с воспитанием сыновей.
Когда она первый раз поймала себя на мысли, что ей не очень приятно находиться рядом с мужем, то даже расплакалась. Почему ей плохо-то? Чего ей не хватает? Ну, денег – это понятно. Их вообще мало кому хватает. Речь же идет не о материальной стороне вопроса, а о душевной, эмоциональной, интимной! А здесь нет ей комфорта. Как вернулся с этой проклятой войны чужой, так чужим и остался. Чужим, надломленным, истерзанным, закрытым, погасшим, напряженным, раздраженным, беспокойным, недовольным! Как пришел таким восемь лет назад, так и не смог преодолеть в себе ни один из этих изъянов. А ведь нуждался он в нежности, в ласке. Ведь жаждал любви, спокойствия, гармонии! Она понимала это, чувствовала... Но... не доверялся он никому, даже ей. Не открывался... Никогда не обнимет с нежностью, не приласкает. В постели – только напор, жесткость, чуть ли не агрессия. Совсем как в известной песне: «Я на тебе как на войне». Сколько раз говорила ему:
–?Ну, можно понежней, поаккуратней?
–?Даш, не морочь мне голову!
Вот и весь разговор.
Бывали, конечно, моменты некоего расслабления. Но так редки и недолги бывали они, что почти и не считается. Это случалось, как правило, когда Степан смотрел фильмы своего детства или мультфильмы. Сядет с пацанами у телевизора, если старое кино или сказку показывают, и замрет. И какой-то румянец на щеках появляется, тело чуть утрачивает вечно наряженный тонус, глаза увлажняются...
Даша старалась больше таких фильмов покупать на кассетах, чаще их ставила – якобы самой посмотреть захотелось. В эти моменты мечтала, чтобы и муж приобщался к просмотру. Иногда это удавалось, но не всегда. Все-таки он предпочитал смотреть в одиночестве, то ли понимая, что может не сдержаться и каким-то образом выказать свои эмоции, то ли не желая растравлять себя...
Словом, душевного общения не получалось. А ведь каким он был раньше: улыбчивым, нежным, внимательным. Она ловила себя на мысли, что не хочет его сегодняшнего. Если бы вернуть те несколько медовых месяцев, которые они прожили до армии! Если бы вновь окунуться в тот упоительный роман! Ей казалось, молодость проходит мимо нее. Да что там молодость? Жизнь проносится мимо! Что она видела в свои годы? Быт, который ее уже скоро с ума сведет! Работа за гроши! Без просвета, без интереса. Без конца и края! Бесконечный, выматывающий контроль за пацанами! И холодные глаза мужа. Вот это жизнь? Вот это счастье? И ведь не денешься никуда. Все! Повязаны они навечно – и детьми своими суматошными, и квартирой этой, и полунищенским существованием... Ну, может, не совсем так. Не такие уж и бедные они. Просто постоянная гонка на выживание, экономия, выкраивание, выгадывание, стягивание концов с концами – все это так опустошало Дашино сердце, что она подчас в растерянности думала: куда же девался поэтический экстаз? Где тот возвышенный полет, когда они могли поочередно читать стихи, признаваясь таким образом в любви друг к другу. Он, помнится, начинал с Северянина:
Она вторила ему Блоком:
Он отвечал Брюсовым:
Она переходила на женскую поэзию и цитировала Цветаеву:
Он вновь возвращался к своему любимому Северянину:
Ну, и где она теперь, эта любовь? Или, может, так глубоко в нем, что уже и утонула?
Даша почему-то надеялась, что постепенно Степан должен оттаять, забыть страшные события, возвратиться к мирной жизни, к ней – своей жене, к детям. Но надежды не оправдывались. Он как будто застрял там, заблудился в том времени, остался там надолго, и она опасалась – не навсегда ли. По- прежнему дважды в год Степан неукоснительно ездил к Санькиной матери. Была ли для этого финансовая возможность в семье, нет ли – не имело значения. Занимал, зарабатывал на дополнительных работах, откладывал заранее... Но ездил. И если билет до Саратова был вполне доступен и никогда не вызывал материального напряжения, то денежная помощь матери, подарки, средства на поддержание в порядке могилы и памятника в приличном состоянии требовались значительные.
Даша всегда недоумевала по поводу этих поездок, но никогда не возражала. Однажды, правда, в сердцах спросила:
–?Ну, сколько можно туда ездить? Девятый год пошел, а ты все катаешься!
