прикрыла за собой дверь, остановилась, оглядываясь. «Форд», Зимина и его приятеля-разборщика уже свинтили. Тенгиза не видно. И первая ее мысль по этому поводу — его нет в мастерской, умотал-таки раньше, а Зимин ведь говорил, что грузин раньше, чем закончат разборку машины, не уходит.
Виктор шарил взглядом по стенам, по полкам, по потолочному перекрытию: а вдруг есть потайная дверь? Он наткнулся бедром на широкий стол, обитый железом. Верстак с наковальней, тисками, сверлильным станком, ящичками какими-то.
— Милиция! Кто здесь есть, все выходим с поднятыми руками! отраженные от стен ангара слова лейтенанта Белякова заметались по помещению.
Виктор поставил ногу на шину, постучал по ней носком ботинка, оглядывая мастерскую. Ангар был рассчитан на одновременный ремонт двух машин. Две «ямы». Одна пустует. Возле другой — «Форд» с распахнутыми дверцами, открытым капотом и багажником. По двум стенам идут стеллажи. Где этот грузин? Ушел? Упустили?! Все зря?!
В пустую «яму» с «Макаровым» наготове очень осторожно спускался оперативник, останавливаясь, вглядываясь и прислушиваясь после каждого шага. В «ямах» часто имеются боковые ниши, куда можно забиться при желании.
Гюрза подходила к «Форду». Зимину, прижатому коленом к полу, застегивали за спиной наручники. Если это незаконно, снимем перед приходом понятых. Юмашева сказала, якобы обращаясь к оперу, возившемуся с наручниками:
— Где ж их начальник, а, Дима? — Она присела на корточки рядом с задержанным, взяла того за подбородок, повернула к себе. — Ну-ка, кто это у нас? Что-то знакомая физия!
О том, что Зимин ее информатор, знал, кроме нее, только Виктор, и это положение не должно измениться. Она заглянула в глаза Зимину. Тот понял, чего от него хотят и что ему надо сделать. Ну, хотя бы просто моргнуть обоими глазами, но так, чтобы это не выглядело случайным.
Гюрза поняла. Молодец, Зимин, зачтем тебе.
Юмашева выпрямилась. Значит, Тенгиз здесь.
Успел, выходит, спрятаться. В прятки поиграть решил. Другого выхода ангар не имел, Гюрза об этом специально расспрашивала Зимина. Тенгиз куда-то забился внутри мастерской. Ствол! Он всегда ходит с оружием! Конечно, он не дурак, чтобы палить, но кто знает этих джигитов…
Виктор не торопился, стоял, осматривался, вслушивался. Потом продолжил движение вдоль верстака.
Не в дальней «яме» — наш поднимается из нее ни с чем. В эту, ближнюю «яму» спускается Дима, но и там вряд ли… Гюрза продолжала осматриваться. Так, так, ребята ворвались и не увидели Тенгиза… Что это значит? Взгляд наткнулся на огромный стол, обитый металлом, обращенная к двери сторона закрыта щитком. Скорее всего, с другой стороны полость, так обычно…
— Витя!
Ее окрик застал Виктора уже в торце стола. Он обернулся. Она показала ему на стол. Тот кивнул.
— Саша! — окликнула Гюрза опера, который с другой стороны уже подходил к столу. Ребята, конечно, помнят о том, что грузин всегда ходит с оружием, напоминать им об этом даже неудобно, но все-таки она старшая на этой операции.
— Витя, Саша, — когда головы повернулись в ее сторону, Гюрза изобразила рукой пистолет.
Оперы улыбнулись в ответ, Виктор еще раз кивнул.
Саша показал открытой ладонью, мол, не боись, начальник, все путем.
О том, что применение табельного оружия недопустимо, говорить не было нужды. Оперативники знали об этом прекрасно, усвоили давно, всерьез и навсегда. А тех, кто не знал, Гюрза на операции не брала. Это только в кино страж порядка обязан то и дело красиво стрелять из ствола — для увеличения кассового сбора. В реальности же крутость сыщика как раз в том и состоит, чтобы задержать преступника без единого выстрела. В крайнем случае возможно выстрелить в ногу или иной жизненно не важный орган — в самом крайнем, если задерживаемый уже нажимает курок наведенного на тебя оружия или опускает тебе на голову топор. Но убивать его нельзя ни при каких обстоятельствах…
Гюрза направлялась к операм, раздумывая, как выкурить Тенгиза из-под стола, когда лейтенант Беляков взял со стола железную коробку с гвоздями.
Потом забрался, стараясь не нашуметь, на верстак.
Саша, сообразив, что собирается делать его коллега, подобрался к торцу стола и занял выжидательную позицию. Гюрза, согласившись с обозначенным планом действий, достав свой «Макаров», обходила стол с другой стороны.
…На двести процентов она была уверена, знала четко, что в человеке, который оборвал жизнь другого человека, происходит перестройка личности.
И, увы, не в лучшую сторону. Пусть убитый был трижды подонком и висельником. К сожалению, Гюрза неоднократно становилась свидетелем такой перемены. Знала одного опера, действительно в безвыходной ситуации застрелившего маньяка, на совести которого быть пять ни в чем не повинных жертв. Опера оправдали по всем статьям, однако…
— Милиция! Эй, кто еще остался! — это уже постарался опер Саша.
…Однако с тех пор характер опера начал изменяться — медленно, но неуклонно. Спустя некоторое время он вновь применил оружие — на этот раз при условии, когда это не было столь необходимо. Еще через несколько месяцев он вдруг стал брать взятки. Одновременно начал пить, сначала по чуть-чуть, после работы, потом больше и больше, а в итоге был слит из органов и посажен…
…Знала она и одного «афганца», который каждую — каждую! — ночь, надрываясь, вызывал вертолеты огневой поддержки, или как они там называются. И это не «афганский синдром», не потому, что он до тошноты насмотрелся на трупы и отшагал сотни кэмэ плечом к плечу со смертью, — а лишь потому, как однажды сам признался Гюрзе, что убивал…
Опершись одной рукой о железную столешницу, подобравшись к краю верстака, Виктор высунул голову, чтобы взглянуть, есть ли и где именно та ниша, в которой предположительно мог укрыться преступник. Потом размахнулся и запустил ящик с гвоздями под верстак — если там кто-то есть, то мимо ящик не должен пролететь.
Два выстрела подряд оглушили ангар, обе пули из-под стола ушли в стеллажи, разметая барахло с полок. И тут же с безумным воплем из своего укрытия выскочил человек. Беляков, ждавший его, уже положил свой «Макаров» на верстак, вцепился правой рукой в черные короткие волосы, рванул голову вверх, левой подхватил под подбородок и вдавил шею в край стола. Мелькнула рука с блеснувшим в ладони у черного рукава «кожанки» пистолетом. Палец снова нажал на курок. Пуля ушла в потолок. Отпустив волосы, Виктор захватил рукав черной куртки, и «вальтер» Тенгиза уставился стволом вверх. Саша, успевший на ходу подхватить длинный гаечный ключ, от души въехал железкой грузину по запястью. Тенгиз взвыл от боли. Выпавший «вальтер» звякнул о бетонный пол.
— Стреляешь, мудак чертов, — прошипел Саша и с размаху вогнал тупой носок тяжелого ботинка задержанному под дых.
— Отставить, — скомандовала Гюрза, отстраняя Сашу и присаживаясь на корточки рядом с Тенгизом, которого удерживал в захвате, крепко прижимая его шею к краю стола, Беляков.
Живой? Живой. Молодцы, ребята. Убийство — это та грань, за которой человек перестает быть нормальным. Что-то надламывается в нем. Что неизвестно. Но он непременно либо сопьется, съедет с катушек, либо превратится в полицейского из отдела по наркотикам — из весьма недурного фильма «Леон». Иного не дано.
Она наклонилась пониже к обездвиженному Тенгизу и присвистнула:
— Э, да он обдолбан по самую завязку! — За свою ментовскую жизнь она достаточно насмотрелась на такие зрачки и отсутствующие выражения лиц, чтобы еще сомневаться.
Тенгиз молча сопел и выглядел совершенно обессиленным.
— Сопротивление работникам милиции он уже схлопотал. А также покушение на убийство, — присел рядом на корточки Саша. — Куда его сейчас?
— Давай в «уазик»?
Гюрза поднялась. К ангару с недоразобранным «Фордом» подогнали обе машины, на которых приехали оперативники. В «уазик» загрузили Тенгиза, который казался совершенно бескостным.
